Королевы бандитов

Фарах захихикала, а Салони разразилась оглушительным хохотом, который вдруг резко оборвался.

– Черт, я чуть-чуть описалась…

– Нет, Гита, – пояснила Фарах с нарочитым терпением. – После родов ничего не возвращается к нормальному состоянию. Отвисшие сиськи, неблагодарные дети и сиканье при чихании, а также, как мы могли заметить, при громком смехе остаются навсегда.

Би-Би все никак не мог оправиться от потрясения:

– Но ведь и награда велика, правда же? Радость материнства, и все такое…

Фарах пожала плечами:

– Фигня.

– Да ладно?! Но это же… это же ваше главное предназначение, самое лучшее, что вы можете сделать в жизни, разве нет? – Бада-Бхай растерянно переводил взгляд с Салони на Фарах и обратно, и тон его становился все более неуверенным. – Ну, я имею в виду – стать матерью?

Салони и Фарах синхронно пожали плечами:

– Фигня.

Би-Би поник, даже внушительное пузо как будто бы сделалось меньше.

– Так вы что же, не любите своих детей? – горестно вопросил он.

– Эй, полегче! – взвилась Салони, и Фарах всем своим видом продемонстрировала не меньшее негодование. – Захлопни свою грязную пасть, Чинту! Дети – лучшее, что у меня есть в это мире, мать их за ногу!

– Я за своих убила бы! С радостью! – Фарах моргнула. – Ой, я ведь это уже сделала.

– Но… вы же только что говорили…

Салони взглянула на Бада-Бхая с упреком:

– Не всё так однозначно, знаешь ли.

– Так вы хотите сказать, что…

Рамеш хлопнул себя руками по ляжкам:

– Би-Би, они тобой манипулируют, яар! Позволь мне порезать этих бхосда[169]!

Фарах вытаращила глаза:

– Что значит «порезать»? – Она повернулась к Гите и Салони за разъяснениями. – Как порезать? Кого порезать?

– Да их тут теперь как-то многовато, – протянул Бада-Бхай. – На что мне целых три пальца?

– Пальцы?! – выпалила Фарах. – Я художник! Я ими искусство делаю!

– Слушай, – сказал Бада-Бхай Рамешу, – я могу подмазать копов, чтобы закрыли глаза на торговлю бухлом, но если я покалечу полдеревни… У меня столько денег нет. Может, просто фейсы им почикаем? Оставим этим халкат ранди предупреждение, так сказать, в виде пары шрамов, чтобы не лезли в мои дела? Заодно и другим наука будет. Мне кажется, за такое копы много денег не возьмут. Ну, наверное…

– Ладно, – кивнул Рамеш. – А может, вырезать конкретное послание?

Пока мужчины переговаривались, у Фарах задрожал подборок, и она тихо заплакала. Салони на нее шикнула, но паника портнихи не только не утихла, а даже оказалась заразительной. Бандит вел себя все более беспокойно – то бросался на мебель, то пытался совокупиться с подушкой (хотя Гита была уверена, что ей удалось его от этого отучить). Рамешу и Бада-Бхаю, обсуждавшим, что именно нужно вырезать на лицах у женщин, пришлось постепенно повышать голос, чтобы расслышать друг друга на фоне всхлипываний Фарах и взрыкиваний Бандита.

– Йа’Аллах! Йа’Аллах! Йа’Аллах! – затянула она, раскачиваясь на краешке чарпоя из стороны в сторону.

– Фарах! Заткнись! – прошипела Салони.

– Вы что, не понимаете? Ничего никогда не изменится, потому что на место каждого Самира, с которым мы расправимся, придут пятьдесят других, – сквозь слезы выговорила Фарах. – Мы зубами и когтями выгрызаем у них сантиметр территории, а они одним ударом отбрасывают нас на десять километров назад всякий раз, когда им вздумается!

– Фарах, у нас все будет хорошо, – соврала Гита. – Дыши. Кабадди, помнишь?

Фарах кивнула и, не переставая раскачиваться, шепотом забормотала эту мантру себе под нос.

– А может, две большие буквы «Би», по одной на каждой щеке? – громко предложил Бада-Бхай.

Рамеш пнул Бандита, чтобы не путался под ногами:

– Ну, не знаю, добьемся ли мы так того, что нам нужно… учитывая, что все это как-то неправильно понимают.

Тут даже Салони с ним согласилась:

– Если ты, Чинту, еще железно не определился насчет кликухи, зачем это писать у нас на лицах?

– Эта кликуха была твоей гребаной идеей, Рамеш! – буркнул Бада-Бхай. – Ну надо ж быть таким дебилом!

– Кабадди, кабадди, кабадди…