Татум резко втянула воздух, и я подождал, не солжет ли она мне. Да помогут ей Небеса, если она это сделала. Но испорченная, чудовищная часть меня надеялась на это, чтобы я мог наказать ее еще сильнее.
Война в ее глазах не заставила себя долго ждать, и когда этот вызов вспыхнул в ее взгляде, я почувствовал, что в равной степени взволнован и взбешен.
— Я отдала немного Миле, — сказала она сильным голосом. — И я также отдала немного Невыразимым, прежде чем поняла, что они такое, — теперь я явно сожалею об этом. Остальное я стащила в школьные туалеты.
Мои руки сжались в кулаки, сжимаясь и разжимаясь, пока я боролся с желанием выругаться к чертовой матери.
— Ты понимаешь концепцию власти, Татум? — Я спросил ее. — Человек, у которого власть, правит миром. Ты знаешь, почему я запасаюсь туалетной бумагой, как будто спрос на нее у меня такой же, как у слона с дерьмом?
— Чтобы ты мог сохранять контроль над этим, будучи единственным, кто раздает жизненно важные ресурсы? — предположила она с интонацией в голосе, которая предполагала, что я был мудаком из-за этих действий.
— Неправильно.
— Так же как ты предпочитаешь утаивать от меня мои письма? — спросила она с горечью в голосе, которая разожгла во мне пламя гнева.
— Что ж, очевидно, этого недостаточно, чтобы иметь над тобой власть. Так что, я думаю, пришло время, когда ты действительно будешь умолять меня о пощаде, чтобы довести дело до конца. — Я прошел мимо нее по лестнице и схватил ее за руку, чтобы заставить подниматься рядом со мной.
Часы показывали 14.00, когда мы добрались до самого верха, и я указал ей на свой прикроватный столик, чтобы она могла достать обезболивающие таблетки, которые она так отчаянно пыталась навязать мне.
Пока она доставала их, я направился к шкафу и выбрал для нее комплект белого кружевного нижнего белья с поясом для подвязок и подтяжками, а затем выбрал один из бархатных мешочков из потайного ящика под моей вешалкой для галстуков.
Татум ждала меня, когда я вышел, и я положил нижнее белье для нее на кровать, прежде чем с тяжелым стуком кинуть мешочек на тумбочку, чтобы он привлек ее внимание.
Я подозвал ее поближе и услужливо приоткрыл рот, чтобы она могла класть таблетки мне на язык по одной. В перерывах между каждой из них она подносила стакан воды к моим губам, чтобы я мог их запить, и на протяжении всего приема я просто не сводил с нее взгляда.
Закончив, она поставила пустой стакан на тумбочку и выжидающе посмотрела на меня.
Я протянул руку и провел кончиками пальцев по ее плечу, медленно скользя ими по ее коже и наблюдая, как бегут мурашки, пока я не нашел маленький серебристый шрам на ее предплечье. Он был не больше подушечки моего большого пальца, завиток гладкой кожи, странно похожий на розу. Меня расстроило, что я не понял, что это было раньше. Вирус «Аид» оставлял точно такие же следы, и, учитывая участие ее отца в его создании, для меня это должно было быть совершенно очевидно.
Я поднял ее руку и медленно прикоснулся губами к шраму, запечатлев на нем поцелуй, а также провел по нему языком. Мне следовало бы возненавидеть это пятно на ее идеальной плоти, но я этого не сделал. Это защищало ее так же тщательно, как я или был готов любой другой Ночной Страж. Это был барьер между ней и смертью.
— Я решил, что пришло время передать результаты исследований твоего отца моему отцу, — сказал я, глядя на нее снизу вверх, с удовольствием обнаружив, что ее дыхание участилось, а зубы впились в ее полную нижнюю губу.
— Ты… что? — спросила она, явно пытаясь заставить свой разум сосредоточиться на этой теме, а не на реакции ее тела на мое.
— Я обдумал все это. Каждое последнее слово. И я даже прочитал между строк. У тебя иммунитет, не так ли, Татум?
— Я… как… Я знаю, что в этих файлах ничего не упоминается о том, что он тестировал на мне вакцину, — сказала она, двигаясь, чтобы вырвать свою руку из моей хватки, но я крепче сжал ее пальцы и отказался отпускать.
— Конечно, он этого не написал. Но он подробно описал испытания, которые проводил, и включил анализ испытуемых. Есть четкие отчеты об успешных случаях наряду с неудачными, которые умерли. — Я увидел вспышку горя, промелькнувшую в ее глазах при упоминании о судьбе ее сестры, и впитал это. Я никогда не испытывал ничего более сильного, чем те эмоции, которые увидел в ней. Ближе всего к ним я ощутил смерть моей бабушки, но это оставило лишь пустоту и одиночество. Не всепоглощающую боль и чувство несправедливости. Я мог только представить, что когда-нибудь по-настоящему пойму это, если потеряю кого-то из других Ночных Стражей… или ее.
— Значит, теперь ты хочешь рассказать обо мне своему отцу? — предположила она, отбросив всякое притворство.