Короли анархии (ЛП)

Удовольствие пронзило меня, и я жестко кончил, моя горячая сперма пролилась на ее сиськи, которые вот-вот должны были выскочить из белого лифчика. Проклятие облегчения и разочарования вырвалось из меня, когда я попытался отдышаться, и я выключил вибратор, бросив пульт на кровать рядом с ней.

— Теперь ты можешь отпустить спинку кровати, — проворчал я, оглядывая ее, вид моей спермы на ее теле вызывал у меня боль, поскольку это выделяло ее как мою, и мой член снова был практически твердым для нее.

Татум похотливо застонала, когда протянула руку, чтобы вытащить вибратор из-меж бедер. Ее руки начали скользить по ее телу, одна дразнила ее клитор, пока она купалась в воспоминаниях о том, что я с ней сделал, а другая пробежалась по ее идеальным сиськам, скользя по сперме, которую я оставил на ее плоти, и размазывая ее по соску, когда она освобождала его от материи.

В течение нескольких секунд, которые тянулись слишком долго, я был восхищен ею, страстно желая схватить ее и заявить на нее права должным образом, трахать ее до тех пор, пока она не начнет кричать так громко, что потеряет голос. Она была воплощением искушения, этим прекрасным, манящим, грешным созданием, созданным для того, чтобы завладеть моим вниманием так, как я никогда раньше не испытывал.

Я сделал шаг ближе к ней, прежде чем даже осознал, что делаю, и что-то во мне сломалось, когда она почти заставила меня потерять контроль.

— Прекрати, — прорычал я. — Вылезай из моей кровати и приведи себя в порядок. Тебе нужно принять душ, и твои волосы нужно вымыть. Потом я хочу, чтобы ты надела черное платье, которое я повесил для тебя в шкаф, и приготовила ужин на всех.

Губы Татум приоткрылись, когда она замерла от моего тона, но мне было все равно, если я задел ее драгоценные чувства. Если бы она соблазнила меня нарушить правила ради нее, то она бы точно узнала, каким монстром я могу быть, а я не хотел обрушивать это на нее.

Я отвернулся от нее и засунул член обратно в спортивные штаны, направляясь прямо к лестнице.

— Куда ты идешь? — крикнула она мне вслед, и я сердито зарычал, направляясь дальше по ним.

— На пробежку, — огрызнулся я.

— Сэйнт, ты не можешь! Твои ребра будут…

— Никогда не смей брать надо мной контроль! — Я зарычал на нее, полностью потеряв самообладание. — Ты не указываешь мне, что делать, и не имеешь права принимать решения за меня!

Я рванулся прочь от шока и обиды в ее больших голубых глазах, натянул пару кроссовок у входной двери и, стараясь не волноваться из-за отсутствия носков, распахнул дверь. Даже этого было достаточно, чтобы боль пронзила мои ребра, но мне было все равно, и, выйдя на холод, я хлопнул дверью так сильно, как только мог.

Я только что позволил ей изменить ход моих действий. Я никогда не собирался заводиться с ней там. Мне было все равно, как хорошо это было на по ощущениям или как чертовски идеально она выглядела подо мной вот так. Это было не то, что я планировал, и если бы я позволил своему контролю вот так однажды ускользнуть, то кто мог сказать, что было бы дальше?

Стал бы я есть пищу руками, как дикарь, одеваться одновременно в розовое и красное, вставать в шесть тринадцать? Весь гребаный мир сгорел бы от моих рук, прежде чем я позволил бы дойти до этого.

Я начал подниматься трусцой по тропинке, огибающей озеро, не обращая внимания на мгновенную вспышку боли, которая обожгла мои ребра. Но к черту это. Я не собирался позволять каким-то гребаным костям указывать мне, что я могу или не могу делать со своим собственным телом. Я бегал вокруг озера через день, пока меня не сбила эта гребаная машина, и я больше не позволю этому или чему-то еще диктовать мне, как я должен жить.

Нет, сломанные ребра не помешали бы мне бежать, даже если бы я был полумертвым к тому времени, как доберусь до Храма. И Татум Риверс не стала бы командовать моим членом, даже если бы она была самым неотразимым созданием, которое я когда-либо видел.

Сэйнт вместо тренировки отправился на утреннюю прогулку под зимним солнцем, пока я сопровождала его на ней, и между нами повисла тишина. Он все еще был зол на меня и заставил прийти в одной ночной рубашке и кроссовках, и я клянусь, что мои соски прямо сейчас могли бы резать стекло. С тех пор как он вчера устроил пробежку и чуть не покончил с собой, он ни словом не обмолвился ни об этом, ни о том, как мы расстались друг с другом перед этим. Однако с тех пор он сердито дергался, выкрикивая приказы всем нам, в то время как боролся с тем, чтобы не упасть в обморок от боли, которую сам себе причинял. В конце концов Киан подсыпал ему в кофе успокоительное, и он вырубился в своей комнате на остаток дня. Блейк сказал мне, что если я буду читать ему нотации, он начнет бегать ежедневные марафоны, поэтому я прикусила язык и была рада, когда он не стал настаивать на повторении этого утром. Но этот трюк с ночной рубашкой был ничем иным, как ребячеством, и мне надоело его настроение. Ему нужно было прийти в себя.