— Черт! — взревел он, уворачиваясь от меня, задирая штаны и опрокидывая весь обеденный стол, отчего его ноутбук с грохотом покатился по каменным плитам.
— Сэйнт! — Я вскочила на ноги и потянулась к нему, мои руки действительно дрожали. О чем, черт возьми, он думал?
Он прижал пальцы к глазам, отступая все дальше и дальше.
— Я не могу этого сделать. Правила. Гребаные
— К черту правила! — Я дико закричала, направляясь к холодильнику, когда моя юбка упала обратно на бедра. — Я их сниму. Кому какое дело?
— Нет! — Он промчался мимо меня, выхватывая их из холодильника и прижимая к груди. Его глаза были крепостью, созданной, чтобы не впускать меня, и он строил ее все выше и выше. —
Я в шоке уставилась на него, когда он прошел мимо меня, поднялся по лестнице и направился прямо в свою ванную. Он захлопнул дверь, и мое сердце подпрыгнуло от этого звука, который эхом отразился от похожей на пещеру крыши, а затем воздух наполнил грохот еще большего количества разбивающегося дерьма.
Я прижала руку к своему бешено бьющемуся сердцу, пытаясь справиться с бушующей бурей эмоций, охвативших мое тело. Самым резким из всех был отказ, с которым он оставил меня. Я все еще была горячей и влажной между бедер, а мою задницу все еще жгло от того места, где он бросил меня на пол. Стыд был моим единственным спутником, когда я прикоснулась к своим опухшим губам и сдержала слезы обиды.
Я боролась с осознанием того, что Сэйнт никогда больше не позволит себе приблизиться ко мне так близко, и часть меня была рада этому. В то время как другая часть меня плакала. Пошел он к черту за то, что сделал это со мной. За то, что заставил меня тосковать по нему и довел до точки невозврата только для того, чтобы оставить меня там, на краю пропасти. Это было унизительно. Но когда я собирала свою одежду, я поймала себя на том, что жалею его. Потому что он был своим собственным худшим кошмаром и даже не осознавал этого. Если я и была пленницей Сэйнта Мемфиса, то это ничего не значило для того пленника, которым он себя считал.
Я
стоял в окружении разбитых остатков моей полки в ванной и всех разбитых бутылочек с моющими средствами, которые медленно растекались по кафелю. Лосьон после бритья сочетается с духами, зубной пастой и ополаскивателем для рта и наполняет маленькую комнату неприятно подавляющим комбинированным ароматом.Меня трясло. Каждый мускул в моем теле дрожал от потребности, боли и гребаной боли, которая укоренилась так глубоко во мне, что казалось, будто что-то разрывается на части в моей чертовой душе.
Я запрокинул голову и заревел в потолок, пытаясь выплеснуть часть накопившегося во мне гнева, но он, казалось, только рос, гноился и сильнее давил на границы моей кожи с отчаянной потребностью вырваться на свободу.
Я повернулся к зеркалу, ненавидя зрелище того, как я превращаюсь в руины, пока оно дразнило меня из глубин серебристой поверхности. Слова, нацарапанные на темной коже моей груди, насмехались надо мной, отражаясь в обратном порядке.
Я закричал, ударив кулаком по зеркалу, и все оно разлетелось вдребезги, когда осколки стекла вонзились в костяшки моих пальцев. Потекла кровь, и вспышка чистой агонии пронзила кость моей только что зажившей руки.
Теперь я дрожал еще сильнее, точно настроенные ограничения, которые я наложил на свой разум, лопались одно за другим, пока я боролся со зверем во мне, который хотел сбежать обратно по этой лестнице и найти Татум Риверс. Я просто не знал, хотел ли наказать ее так сурово, чтобы она никогда больше не смотрела на меня с похотью в глазах, или сорвать с нее то немногое, что осталось от одежды, и трахать ее до тех пор, пока зверь во мне не заберет от ее плоти столько, сколько я вообще смогу вынести. В любом случае, когда остатки моего самоконтроля сгорят дотла, я был уверен, что она возненавидит меня за любой выбор, который я сделаю.
Я сделал яростный шаг в сторону душа, но потом передумал и отвернулся от него. Мой член был твердым и болел в штанах, даже небольшое трение, вызванное ходьбой, заставляло меня стонать, когда я представлял, как трахаю свою маленькую Сирену до тех пор, пока она не перестанет нормально видеть и совсем забудет о Киане, Блейке и любом другом мужчине, который когда-либо прикасался к ней.