Короли без короны

Шевалье де Бретей, граф де Саше закусил губу. Не так важно, какое из имен — Александр, Франсуа или Жерар — он возьмет. Его гарпии всегда с ним, и, в общем-то, они весьма покладистые зверушки. Важнее другое. Из-за нелепого страха перед насмешками он отказался от родового имени, предал своих предков и будущих детей. Из-за его трусости имя Бретей забудут, словно и не было длинной череды его предков, не было подвигов, не было свершений, не было ничего…

Сердце бешено колотилось в груди, воздуха не хватало, и Александр понял, что сейчас умрет. Рванул ворот… попытался вздохнуть… а потом со всей силы ударил по стеклу, чтобы открыть створку окна… Отражения дрогнули, оконные стекла посыпались вниз, в лицо ударил ветер, так что молодой человек едва успел отшатнуться. Ударился спиной о ближайший книжный шкаф и почувствовал, как сверху что-то упало к его ногам.

Звон разбитого стекла, ветер, внезапно сгустившаяся темнота и суета сбежавшихся на шум слуг привели графа в чувство. Господи, что он натворил?!

— Ваше сиятельство, вы обронили, — смотритель библиотеки почтительно подал Александру упавший том. Слуги торопливо зажигали потухшие от ветра свечи и собирали разбитое стекло. Молодой человек рассеянно бросил взгляд на раскрытую книгу и замер:

«… Таким образом, — читал он, — граф Валеран де Бретей взошел на эшафот, возведенный для него перед королевским замком в Лоше. Как и всякий добрый христианин, он препоручил душу свою Всевышнему, а детей — заботам благородного короля, после чего и был обезглавлен в соответствии с приговором и традициями Французского королевства. Так закончил свои дни один из храбрейших капитанов нашего времени, вернейший рыцарь, даже заговором и смертью своей послуживший благополучию и величию короля. Граф Дюнуа и герцог Алансонский горько оплакивали кончину друга и боевого товарища и по великодушному дозволению короля Карла предали тело казненного погребению в церкви Нотр-Дам в Лоше. Что же до владений графа, то они были…».

Текст оборвался, следующая страница была вырвана, а дальше шел рассказ о графе Дюнуа. Александр принялся лихорадочно листать книгу, но начало рассказа также отсутствовало.

— Ну как вам мои приобретения? — только что вошедший в библиотеку принц Релинген с некоторым недоумением посмотрел на разбитое окно, перевел взгляд на друга.

— Что это? — почти прошептал полковник и протянул книгу.

Его высочество пробежал глазами текст и вообразил, будто начал что-то понимать. Не слишком приятно читать о казни предка, да еще и узнать, что казнь состоялась прямо здесь — в Лоше. Неудивительно, что в библиотеке пострадало окно. Под взглядом принца слуги бросились закрывать ставни.

— Не знаю, друг мой, — мягко произнес Жорж-Мишель, с сочувствием глядя на молодого человека. — Большая часть библиотеки досталась мне вместе с Лошем, и я понятия не имею, что за книги здесь можно найти. Лош ведь был и резиденцией короля, и тюрьмой. Когда-то мне рассказывали об этом, но в тринадцать лет думаешь о другом.

— Король говорил, что мой предок лишился титула из-за заговора…

— Да забудьте вы о короле, — с досадой перебил молодого человека Жорж-Мишель, — временами Генрих бывает мелочным как лавочник. Полтора года назад меня тоже обвиняли в заговоре. Уверен, заговор вашего предка был не более реален, чем тот, в котором обвинили меня, но не каждому же везет иметь в крестных Папу Римского. Да вы не расстраивайтесь. Если хотите, я поручу своим людям выяснить, что тогда произошло. Не пройдет и месяца, как вы будете знать все. Хотите?

— Конечно.

Принц Релинген ободряюще улыбнулся и пригласил друга ужинать.

* * *

Приняв решение вернуть себе имя предков, Александр успокоился и задумался, чем заняться. С разбойниками было покончено, участвовать в гражданской войне он не желал, а дела полка отнимали у него не так уж и много времени. К счастью оставались книги.

Чтение, страстные споры с принцем Релинген и временами победы в этих спорах — Александр де Бретей открывал для себя еще одну радость общения. Принц Релинген был чудесным собеседником и замечательным рассказчиком, и граф де Саше убедился, что может говорить с ним обо всем на свете: о войне и мире, о королях и королевствах, о поэзии, музыке, живописи, философии, риторике и науке.

Аньес Релинген и Соланж де Сен-Жиль не хотели оставаться в стороне от этого пиршества ума, однако предпочитали обсуждать поэзию и музыку, в то время как шевалье Жорж-Мишель больше всего любил говорить о живописи, камере-обскуре и Нидерландах. О Нидерландах он мог рассказывать часами.