Короли и капуста. Рассказы

– Ради всего святого, не отказывайте мне, – попросил Мервин. – Я, понимаете ли, взял ссуду на десять тысяч. С уплатой по первому требованию. Ну, вот ее и потребовали. А с этим человеком, что ее потребовал, я десять лет спал под одним одеялом у костра в лагерях и на степных дорогах. Он может потребовать все, что у меня есть, и я отдам. Скажет – дай всю кровь, что есть у тебя в жилах, и я отдам. И вот ему позарез нужны эти деньги. Он попал в чертовский… Ну, в общем, ему очень нужны деньги, и я должен их достать. Вы же знаете, Купер, что на мое слово можно положиться.

– Бесспорно, – услужливо поддакнул Купер, – но, как вы знаете, у меня есть компаньон. Я не волен давать ссуды. И, какие бы у вас ни были обеспечения, самое раннее, когда мы можем предоставить вам ссуду – через неделю. Вот как раз сегодня мы отправляем пятнадцать тысяч долларов братьям Майерс в Рокделл для закупки хлопка. Посыльный с деньгами выезжает сегодня вечером по узкоколейке. Так что временно наша касса пуста. Очень сожалею, что ничем не можем вам помочь.

Мервин вернулся в свою маленькую холостяцкую конторку и снова принялся за свой кнут. В четыре часа он вошел в Первый Национальный банк и облокотился на барьер между ним и столом Лонгли.

– Я постараюсь добыть для тебя деньги сегодня вечером – то есть завтра к утру, Билл.

– Ладно, Том, – отвечал Лонгли спокойно.

В девять вечера Том Мервин осторожно выбрался из своего бревенчатого домика. Он стоял на окраине города, и в этот час там было мало народу. На голове у Мервина была шляпа с опущенными полями, за поясом – два шестизарядных револьвера. Он крадучись двинулся вниз по пустынной улице, а затем свернул на песчаную дорогу, тянувшуюся вдоль полотна узкоколейки. В двух милях от города, у большой цистерны, где поезда брали воду, он остановился, обвязал нижнюю часть лица черным шелковым платком и надвинул шляпу на лоб.

Прошло десять минут, и вечерний поезд из Чаппарозы на Рокделл замедлил ход возле цистерны.

С револьверами наперевес Мервин выбежал из-за кустов и устремился к паровозу. Но в ту же минуту две длинных могучих руки обхватили его сзади, приподняли над землей и кинули ничком в траву. В спину ему уперлось тяжелое колено, железные пальцы стиснули его запястья. Так его держали, словно малого ребенка, пока машинист не набрал воду и поезд, все убыстряя ход, не скрылся вдали. Тогда его отпустили, и, поднявшись на ноги, он увидел перед собой Билла Лонгли.

– Ну, это уж слишком, Том, – сказал Лонгли. – Я встретил Купера сегодня вечером, и он рассказал мне о вашем разговоре. Тогда я пошел к твоему дому и увидел тебя, крадущегося с револьверами, и проследил за тобой. Пошли домой, Том.

Они возвращались вместе, плечом к плечу.

– Я не видел другого выхода, – помолчав, проговорил Том. – Ты потребовал отдать деньги, и я должен их добыть. А теперь, что теперь делать, Билл, если тебя завтра сцапают?

– А что бы ты делал, если бы тебя сцапали сегодня? – парировал Лонгли.

– Вот уж никогда не думал, что мне придется таиться в кустах, выслеживая поезд, – заметил Мервин. – Но я все равно должен отдать деньги. Обещание есть обещание. У нас еще целых двенадцать часов, Билл, прежде чем этот шпик на тебя насядет. Надо как-нибудь обязательно раздобыть деньги. Может, нам… черт побери! Ты слышишь это?

Мервин бросился бежать, и Лонгли последовал за ним, хотя ничего как будто не произошло – только откуда-то из темноты доносился не лишенный приятности свист: кто-то старательно насвистывал меланхолическую песенку «Жалоба ковбоя».

– Это единственное, что он знает, – крикнул на бегу Мервин, – клянусь, это…

Они были у двери дома Мервина. Толкнув дверь, Том ввалился в дом и налетел на старый чемодан, брошенный на полу. На кровати лежал загорелый молодой человек с квадратным подбородком, весь в дорожной пыли, и попыхивал коричневой сигаретой.

– Ну как, Эд? – выпалил Мервин.

– Да вот, – лениво ответствовал этот деловитый юноша. – Только приехал, в девять тридцать. Сбыл всех подчистую. По пятнадцать долларов. Э, да прекратите же пинать ногами мой чемодан! В нем, как-никак, зелененьких на двадцать девять тысяч, можно бы и поаккуратнее!

Принцесса и пума

Как водится, не обошлось без короля и королевы. Король был страшным стариком, он носил шестизарядные револьверы и шпоры и кричал таким зычным голосом, что гремучие змеи прерий спешили спрятаться в свои норы под кактусами. До коронации его звали Бен Шептун. А когда он стал обладателем пятидесяти тысяч акров земли и несчетного количества скота, его прозвали О’Доннел, король скота.

Королева была мексиканкой из Ларедо. Из нее вышла хорошая, кроткая жена, которой даже удалось приучить Бена немного умерять свой голос в стенах квартиры, во избежание массового крушения посуды. Когда Бен стал королем, она полюбила сидеть на галерее ранчо Эспиноза и плести тростниковые циновки. А когда богатство стало настолько непреодолимым и угнетающим, что из Сан-Антоне в фургонах привезли мягкие кресла и круглый стол, она склонила свою темноволосую главу и разделила судьбу Данаи.