Короли и ведьмы. Колдовство в политической культуре Западной Европы XII–XVII вв.

Такими словами начинался «Бич колдунов» (Flagellum maleficorum) Пьера Мамори, доктора теологии и профессора университета Пуатье, написанный им в 1460–1462 гг. Как я уже упоминала, данное сочинение являлось одним из самых первых демонологических трудов, созданных во Франции: чуть раньше свет увидели «Трактат против призывающих демонов» инквизитора Каркассона Жана Вине и «Бич еретиков-чародеев» инквизитора Лилля Николя Жакье. У каждого из этих текстов имелись свои особенности, но их авторы — в отличие от профессора из Пуатье — отнюдь не связывали появление во французских землях многочисленных ведьм и колдунов с последствиями Столетней войны, т. е. с непосредственным влиянием англичан и прочих «варваров» на культурное развитие своих соотечественников. На этом фоне сочинение Пьера Мамори выделял совершенно уникальный подход к вопросу происхождения колдовства, а также — к оценке самой войны, на момент создания Flagellum maleficorum только-только завершившейся[633].

Как Жан Вине, так и Николя Жакье придерживались весьма традиционного для Средневековья (как, впрочем, и для периода раннего Нового времени) взгляда на языческие корни магических практик[634]. По мнению инквизитора Каркассона, все они без исключения были придуманы в глубокой древности[635]. Несмотря на то, что он — как и многие другие демонологи XV в. — рассматривал договор, заключенный человеком с дьяволом, как принесение вассальной клятвы верности, Жан Вине именовал ведьм и колдунов XV в. «современными идолопоклонниками» (modernisydolatris), поскольку они, по его мнению, почитали дьявола, как ранее язычники — своих многочисленных божеств[636]. Той же позиции придерживался и Николя Жакье. Он отмечал, что в поклонении Нечистому заключалось главное преступление членов ведовской секты, и хотя идея королевства дьявола была ему близка, он рассматривал шабаш в том числе и как место отправления подлинного религиозного культа. Не случайно для его описания инквизитор Лилля использовал понятие congregatio, в эпоху Средневековья обозначавшее синод, т. е. собрание церковных иерархов, монастырскую общину, членов одного капитула или университета[637]. По мнению Николя Жакье, очень часто в ведовскую секту вступали не только обычные мужчины и женщины, но и священники, что делало ее существование особенно опасным[638].

В отличие от его коллег-демонологов, Пьера Мамори в значительно меньшей степени интересовали языческие суеверия, из которых традиционно выводили средневековые магические «искусства», а «идолопоклонники» и вовсе не упоминались в Flagellum maleficorum[639]. Для профессора из Пуатье колдовство представлялось явлением исключительно современной ему повседневной жизни. В посвящении епископу Санта Луи де Рошешуару, по просьбе которого он и написал трактат, автор сообщал, что «ненасытная чума злонамеренного колдовства распространилась ныне так, как никогда ранее во [Французском] королевстве»[640]. С дотошностью этнографа[641] Мамори описывал ставшие ему известными по собственному опыту или по свидетельствам достойных доверия очевидцев подробности конкретных maleficia, получивших хождение в Пуату в середине XV в. Он рассказывал читателям об импотенции и прочих болезнях, вызванных применением магических снадобий; о таинственном исчезновении из погребов запасов вина и молока; о внезапно приходящих грозах и ураганах, губящих урожай на полях; о некромантии и чудесных превращениях людей в волков и прочих зверей. Он приводил формулы заклинаний, позволяющих избавиться от надоедливых насекомых, и описывал различные гадательные практики[642].

Однако за этими детальными рассказами Пьер Мамори отнюдь не забывал свой главный тезис, вынесенный в пролог к трактату: множество из запретных «искусств», которым предавались его соотечественники, по его мнению, были занесены во Францию в ходе Столетней войны англичанами и/или их союзниками. К этому вопросу на страницах «Бича колдунов» он возвращался неоднократно.