Короли и ведьмы. Колдовство в политической культуре Западной Европы XII–XVII вв.

Этот образ сохранялся в английских источниках и позднее. В частности, в самом первом антиведовском памфлете «Краткий трактат, демонстрирующий отвратительную скверну магических наук», опубликованном в Лондоне в 1561 г., его автор Фрэнсис Кокс уверял своих читателей в том, что «некая девица, называемая Божьей Девой, знаток подобных [магических] наук…. своим искусством добилась того, чтобы французы чудесным образом побеждали в военных операциях»[692], хотя на самом деле то были «происки дьявола и [настоящее] колдовство», которое Господь допустил лишь для наставления этих грешников[693]. В «Хронике английских королей» Ричарда Бейкера, впервые увидевшей свет в 1635 г., выдержавшей 12 изданий с 1643 по 1733 г. и ставшей для соотечественников автора главным источником знаний по средневековой истории, Жанна д'Арк вновь была названа «ведьмой и обманщицей [французского] короля и его подданных, которая после многочисленных обещаний раскрыть свое тайное искусство… была сожжена в Руане»[694] (Илл. 15).

Туже особенность в отношении англичан к французам и их Деве подмечали и сторонние наблюдатели. Так, об использовании Жанной колдовских, с точки зрения ее противников, амулетов писал Уолтер Боуэр, продолжатель «Шотландских хроник» Джона Фордана[695]. По мнению уже упоминавшегося выше Мартина Ле Франка, девушка была осуждена не за военные преступления и не за впадение в ересь, а за занятия некромантией[696]. А анонимный автор «Книги предательств Франции», созданной после 1464 г. и носившей ярко выраженную пробургундскую направленность, видел в Жанне обычную ведьму с «дьяволом в животе»[697]. Даже если Пьер Мамори не знал этих текстов, он совершенно точно был наслышан о процессе, возбужденном против Орлеанской Девы в 1431 г., в ходе которого подозрениям в ее приверженности колдовству было уделено исключительное внимание[698]. Таким образом, можно предположить, что свою демонологическую концепцию наш автор выстраивал «от противного», выдвигая против англичан те же самые обвинения, которые они высказывали в адрес французов.

* * *

Так или иначе, но в том, что касается собственно демонологической литературы эпохи позднего Средневековья и раннего Нового времени, трактат Пьера Мамори остался совершенно уникальным явлением. Хотя он и имел определенный успех у читателей[699], ни один другой французский автор XV–XVI вв., посвятивший себя описанию сложных отношений, складывающихся между человеком и дьяволом, не придавал им столь ярко выраженного национального характера. Мы не найдем подобных рассуждений в сочинении Жана Винсента «Книга, [направленная] против магических искусств» — следующем по времени французском демонологическом трактате, который был закончен около 1475 г. и автор которого не просто читал Flagellum maleficorum, но и неоднократно на него ссылался[700]. Отсутствовали они и в «Диалоге об опровержении магических искусств» Симфорьена Шампье, изданном в 1500 г. в том же Лионе, где впервые был опубликован «Бич колдунов»[701].

Однако, с точки зрения политической культуры, сочинение Пьера Мамори вполне укладывалось в начавшую формироваться во Франции уже во второй половине XV в. традицию наделять бывших военных противников всеми возможными отрицательными чертами, вплоть до их ассоциации с поклонниками Сатаны, т. е. с вероотступниками и колдунами. В частности, в упоминавшейся выше «Мистерии об осаде Орлеана», созданной на рубеже XV–XVI вв., рассказывалось о разграблении английскими солдатами аббатства Нотр-Дам-де-Клери под Орлеаном, что для автора стало поводом именовать их «сарацинами», т. е. неверными, пренебрегающими истинной христианской религией[702].