Короли и ведьмы. Колдовство в политической культуре Западной Европы XII–XVII вв.

Процесс в шотландском Норт-Берике, однако, не был вызван этими событиями: до поры до времени он развивался по своему собственному сценарию, который — как и во многих других подобных случаях — предусматривал обвинения в наведении порчи на местных жителей, предсказания скорой смерти, отравления, неудачные попытки излечения и т. п.[855] Тем не менее, возвращение Якова VI из опасного путешествия, обстоятельства которого стали, очевидно, известны многим его подданным, привело к появлению новых и весьма неожиданных признаний со стороны арестованных — теперь они настаивали, что вступили в сговор со своими датскими «коллегами»[856], а затем, когда им не удалось потопить королевский корабль[857], попытались при помощи восковой фигурки (picture of wax), заколдованной самим дьяволом, извести Якова уже на родине[858]. За этим преступлением, по словам обвиняемых, стоял никто иной как уроженец Ист-Лотиана Фрэнсис Стюарт, граф Ботуэлл, лорд-адмирал Шотландии с 1581 г., в конце 1580-х гг. перешедший в оппозицию к Якову VI[859]. Как следствие, с осени 1590 г. монарх лично присутствовал на заседаниях в Норт-Берике, допрашивал подозреваемых, сопровождал их на пытку, а также участвовал в вынесении смертного приговора двум главным обвиняемым — Агнес Сэмпсон, повитухе из Хамби, и доктору Джону Фиану, школьному учителю из Престонпанса[860] (Илл. 20).

Результатом этого знаменитого процесса стало издание сразу нескольких важных текстов. Уже в 1591 г. был опубликован памфлет «Новости из Шотландии», где подробно излагались детали следствия и признания основных подозреваемых[861]. Его автором, по всей видимости, стал Джеймс Кармайкл (1542/3–1628), министр пресвитерианской Церкви Шотландии[862]. Сообщенные им сведения легли в основу трагедии «Макбет» Уильяма Шекспира, которая была впервые представлена публике в 1606 г. и открывалась сценой грозы, во время которой три ведьмы, поджидая на пустыре главного героя пьесы, похвалялись, что могут вызвать бурю на море[863] (Илл. 21).

Однако наиболее важным итогом процесса в Норт-Берике явилось создание первого шотландского демонологического трактата — «Демонологии в форме диалога», автором которой стал сам Яков VI[864] и которая оказала наиболее существенное влияние на Шекспира и его восприятие колдовства[865]. Впервые это сочинение было напечатано в Эдинбурге в 1597 г., второе же издание вышло в Лондоне в 1603 г. — в тот год, когда Яков Стюарт после смерти Елизаветы I взошел на английский трон под именем Якова I. Именно с его правлением историки обычно связывают начало самого активного преследования ведьм в обоих королевствах: в новом акте 1604 г. колдовство определялось как светское уголовное преступление, расследование которого отныне сосредотачивалось в руках государства, а не церкви[866].

* * *

Оценка Яковом Стюартом колдовства как злонамеренного деяния, представляющего опасность для всех без исключения жителей королевства, оказалась очень близка идеям, высказанным в свое время Жаном Боденом. Собственно, именно на его теоретические выкладки и опирался трактат монарха, о чем тот прямо сообщал уже в предисловии[867]. Из «Демономании» оказалась позаимствована даже структура «Демонологии», первая часть которой была посвящена самому явлению колдовства, а вторая — проблемам судопроизводства[868]. Использовал король и терминологию Бодена (определение магии, магистратов и даже дьявола как инструмента Господа)[869], и его классификацию демонов[870]. Как и французский демонолог, Яков был совершенно уверен в реальности колдовства[871] и в том, что среди адептов дьявола преобладают особы слабого пола[872]. Он также полагал, что магические практики, к которым прибегают мужчины и женщины[873], разнятся — как разнятся и их отношения с Нечистым[874]. Как следствие, он — вслед за своим главным авторитетом — настаивал, что за различные виды колдовства полагается строго дифференцированное наказание[875].

Однако наиболее пристальное внимание Яков Стюарт, как и полагалось монарху, уделял проблеме влияния членов ведовской секты на правителя и его окружение. Как и Жан Боден, он признавал, что и сам король, и его советники и судьи могут оказаться адептами дьявола[876], что ведет к установлению тиранического правления во вверенной их заботам стране[877]. В подтверждение своих слов — и вновь вслед за французским демонологом — он приводил истории Саула, обратившегося за помощью к ведьме, и египетского фараона, чьи жрецы, вступившие в спор с Моисеем, в действительности являлись настоящими колдунами[878]. Таким образом, Яков приходил к тем же самым выводам, что и автор «Демономании»: магические «искусства», будучи порождением хаоса и дьявола[879], представляли собой одну из главных опасностей для королевства, дело спасения которого следовало рассматривать как прямую обязанность правителя[880].