Я достала телефон из трусиков и начала играть в Donut Dash, вскоре установив новый рекорд. Если бы я продолжала в том же духе, то попала бы в таблицу лидеров Donut Dash. И судя по тому факту, что я собиралась быть здесь каждое утро и заниматься этим дерьмом в обозримом будущем, это было скорее предрешенным выводом, чем возможностью. Сэйнт время от времени высовывал голову, чтобы проверить, что я все еще здесь, но дверь скрипела, так что я всегда получала двухсекундное предупреждение спрятать телефон и снова опуститься на колени.
Через полчаса игра мне наскучила, и вместо этого я просматривала новости. Число погибших от вируса «Аид» за ночь возросло до двадцати шести тысяч, и у меня по коже побежали мурашки, когда я прочитала о переполненных больницах и нехватке основных средств индивидуальной защиты, в которых нуждался персонал. Была также статья о моем отце, в которой он назывался террористом. За его голову даже была назначена награда в размере более пятисот тысяч долларов, и от этого меня затошнило до глубины души. Внизу статьи был список комментариев на Facebook, и, хотя я старалась не смотреть, лишь беглый взгляд показал мне слова:
Мое сердце застряло у меня в горле, и слезы подступили ко мне во второй раз за это утро. Но у них не получится. Я больше никогда не позволю этим ублюдкам увидеть меня плачущей.
Сэйнт появился ровно в половине восьмого с футболкой, заправленной сзади в брюки. Мне это понравилось. Его тело было чистым, с рельефными мышцами, и я должна была признать, что полтора часа в тренажерном зале два раза в день в высшей степени стоили того, чтобы просто трахнуть его глазами, пока он шел наверх. Он ни разу не взглянул на меня. Меня не признавали, пока он сам этого не решит.
Я направилась на кухню и начала готовить завтрак. На самом деле эта часть моего утра мне нравилась больше всего. Приготовление пищи успокаивало. И на те сладкие тридцать минут, которые требовались, чтобы все приготовить, мои мысли улетучивались, и я как бы погружалась в драматический взлет и падение классической музыки, наполняющей всю церковь. Если бы это не напоминало о Сэйнте, я, возможно, даже сочла бы это умиротворяющим. Но в этом всегда был какой-то подтекст. И этим подтекстом был он.
Была суббота, и от Блейка или Киана не было никаких признаков; я задавалась вопросом, появятся ли они вообще к завтраку. Я представляла, что идеальный маленький распорядок Сэйнта не распространяется на них, когда им не нужно идти в школу, но мне не давали никаких других инструкций. Так что им просто придется есть это холодным или не есть вообще.
Я сама выбрала мюсли со свежими фруктами и йогуртом. Сэйнт не разрешал мне есть ничего жареного, слишком сладкого или слишком вкусного. Я обнаружила, что мюсли не только помогают справиться с моей тягой к сладкому, но и на самом деле приятны на вкус. Так что я решила, что это победа. Но если присмотреться повнимательнее, это определенно был провал. Мои обычные завтраки состояли из тостов с джемом, а по выходным мы с папой и Джесс всегда ели вафли, мороженое и клубнику. Это было нашей утренней традицией с незапамятных времен. И это воспоминание ужалило меня сейчас с остротой рассерженной осы.
Незадолго до восьми утра музыка Сэйнта смолкла, и он появился снова в облегающей белой футболке и темных дизайнерских джинсах, с массивным "ролексом" на запястье и парой армейских ботинок AllSaints, которые выглядели вполне подходящими для того, чтобы бить по головам. Если Сэйнт выглядел божественно в своей школьной форме, то вот так он выглядел трансцендентно. Он носил повседневную одежду так, словно это был лучший смокинг в мире. И то, как под ней выпирали его мускулы, заставило меня позавидовать этой футболке.
Сэйнт, как обычно, сел на среднее место, взяв нож и вилку, как раз в тот момент, когда я поставила перед ним тарелку. Ровно в восемь утра. Я была более пунктуальна, чем долбаная стенфордская жена.
Сэйнт откусил кусочек от своего завтрака, а я ждала. Если тост не был идеальным —