Короли локдауна

Киан включил телевизор, на котором крутили первую серию «Ходячих мертвецов», и повернул его так, чтобы Татум могла смотреть с кресла, которое она устроила для себя на верхней площадке лестницы, где свернулась калачиком, завернувшись в одеяло Сэйнта. Этот засранец ударил ее по голове достаточно сильно, чтобы вызвать сотрясение мозга, поэтому мы оставили ее со строгими инструкциями не ложиться спать, и Киан переписывался с ней с тех пор, как мы оставили ее там одну, чтобы убедиться, что она не задремала.

Монро появился около двух часов ночи, и мы вчетвером направились в катакомбы, завернули тело в брезент, вытерли кровь полотенцами, которые он украл из прачечной, а затем вынесли все через выход на пляж и через лес к этой могиле.

Сэйнт и Киан обменялись мрачными взглядами, когда я показал им это, что заставило меня подумать, что в какой-то момент мне надерут задницу, но более срочная задача по решению нашей проблемы на данный момент имела прецедент.

Сэйнт вернулся в катакомбы, чтобы снова все почистить отбеливателем. Он был таким помешанным на чистоте, что у него даже был фонарик с черным светом, которым он обычно пользовался, чтобы перепроверить, хорошо ли поработала его уборщица, но он оказался чертовски пригодным для обнаружения брызг крови.

Остальные облили тело жидкостью для зажигалок, и Монро был тем, кто чиркнул спичкой. А затем мы провели следующие несколько часов, следя за тем, чтобы держаться с подветренной стороны от прогорклого дыма, и продолжали поддерживать костер, пока не убедились, что сгорело как можно больше улик.

Итак, теперь, когда угли догорели и остались только обугленные останки костей, которые не сгорели дотла, мы вчетвером сидели вместе и ждали, когда огонь погаснет.

— Я никогда не понимал, как легко было кого-то убить, — пробормотал я, нарушая молчание, которое мы сохраняли большую часть ночи.

— Я был прекрасно осведомлен, — невозмутимо ответил Сэйнт.

— Никогда не думал, что сделаю это, — пробормотал Монро.

— Мы сделали это ради нее, — прорычал Киан. — В этом есть красота.

Мы все долго смотрели друг на друга. Она. Татум Риверс. Девушка, которая все изменила. Между нами четырьмя висело много невысказанных слов о ней. Потому что независимо от того, что произошло между всеми нами и девушкой, которую мы считали своей, это привело нас всех к тому, что мы были готовы убить ради нее. И в этом мире было не так уж много людей, о которых я мог бы заявить, что так забочусь.

Никто из нас больше ничего не сказал на эту тему, оставив ее на потом.

Если не считать того, что Сейнт отдавал приказы и задавал вопросы, вся ночь прошла довольно спокойно.

Но, насколько я мог судить, мы хранили молчание по разным причинам. Сейнт был на седьмом небе от счастья из-за ОКР. Никогда контроль и принудительная чистка не были так важны. Я практически видел, как он составляет невероятно длинный список вещей, необходимых для уничтожения всех улик, и огонек в его темных глазах говорил о том, что он наслаждается этим вызовом. Я не думал, что ему особенно понравилось убивать этого засранца, но и не думал, что на него это сильно повлияло. Дело было не в том, что он был, откровенно говоря, психопатом, хотя я предполагал, что многие люди могли бы со мной в этом не согласиться, но с Сэйнтом дело было скорее в том, что ему было трудно заботиться о людях. Он боролся с сочувствием до такой степени, что я был совершенно уверен, что у него его нет. Он вел себя так потому, что был склонен верить, что мир щедро одаривает людей, которые этого заслуживают, за то, что они недостаточно сильны, чтобы изменить свою судьбу. И он боролся с горем, потому что у него было не так много людей, о которых он заботился настолько, чтобы горевать о них. И он, конечно, не думал, что многие люди стоили того, чтобы горевать из-за них. Сэйнт заботился в первую очередь о себе, а потом обо мне и Киане. Вот и все. Хотя я должен был признать, что Татум, казалось, действовала ему на нервы. И то, как он мгновенно вмешался, чтобы пырнуть ножом этого парня в знак солидарности с ней, заставило меня задуматься, насколько сильно он начал заботиться о ней.

Киан был здесь в своей стихии. Он был воплощением насилия и был самым эмоциональным из всех нас по поводу всего этого. Не эмоциональный в том смысле, в каком можно было бы ожидать от кого-то сожаление, панику, вину. Нет, Киан был взвинчен. Он был как клубок энергии. Он провел большую часть ночи, расхаживая вокруг костра, собирая все необходимые дрова, чтобы раздуть пламя почти в одиночку, с этой сумасшедшей улыбкой, игравшей на его губах.

Он ждал своей следующей роли в этом деле с таким количеством энергии, сосредоточенной в его мышцах, что я ожидал, что он бросится вперед в любой момент. Монро достал из подсобного помещения кувалду, чтобы разобраться с последними костями, и Киан немедленно предъявил на нее права. Он воткнул её в землю рукояткой вверх и сидел на корточках, упершись в неё подбородком, во всех отношениях напоминая горного льва, приготовившегося к прыжку.