Короли Падали (ЛП)

— Ты, должно быть, очень заботишься о ней. Пытаясь не разжигать его гнев по отношению ко мне, я пытаюсь успокоить его более мягким разговором о ней. У меня такое чувство, что я ей тоже не очень нравлюсь, но я здесь не для того, чтобы заводить друзей.

— Ты хоть знаешь, кто она? Ты хоть узнаешь ее?

— Должна ли я?

— Она девушка, которая сбежала. Единственная девушка из Калико, которая сбежала и выжила. Его глаза оценивающе оглядывают меня.

— По крайней мере, до тебя.

— Я слышала, что ту девушку съели Рейтеры. Очевидно, Рен была родом из Калико. Я видела, как ее Альфа пронес ее через те двери, но я никогда не связывала это со слухами, которые я слышала о сбежавшей девушке.

— Конечно, ты это думала. Почему кто-то в Калико хотел заставить других поверить, что побег возможен. Это порождает надежду. Щеки надуваются от долгой затяжки сигареты, он щурится и на секунду задерживает ее в легких.

— Два Альфы. Они оба в деле?

Оглядываясь на Кадмуса, чья спина расширяется и сжимается от легкого дыхания, без сомнения, уже спящего, я киваю.

— Хотя я не собираюсь лгать. Наша единственная цель… моя единственная цель — спасти Валдиса.

— Тогда, это понятно. Ни у кого из нас нет общей цели делать это.

— Думаю, что нет.

По моей коже пробегает холодок, когда я иду по темному туннелю. Звуки впереди, мучительный вопль, подобного которому я никогда раньше не слышала, заставляют меня приблизиться, несмотря на страх, пульсирующий в моих венах. Все внутри меня говорит вернуться, отказаться от этой идеи, но я не могу. Я должна знать, откуда доносятся звуки. Когда я приближаюсь к воротам, расположенным прямо в центре туннеля, я замечаю черепа, сотни из них, лежащие грудой. На них лежит мужчина, его руки раскинуты, ногти впиваются в кости, когда его тело погружается в них. Я не вижу его лица, но я уверен, что это Валдис.

— Нет! Подожди! Кричу я, колотя в ворота.

— Валдис!

Он тянется ко мне, прямо перед тем, как черепа похоронят его заживо, кости поглотят блеск его рабского ошейника.

— Валдис! Я кричу, резко выпрямляясь.

Тяжело дыша через нос, я оглядываю маленькую группу, спящую вокруг костра, в котором все еще мерцают оранжевые угли. Один мужчина сидит в стороне, прислонившись к большому валуну, откуда он ведет наблюдение. Его глаза встречаются с моими, всего на минуту, прежде чем он потирает их и зевает, возобновляя наблюдение.

Услышав ворчание и стенания, я поворачиваюсь и вижу Кадмуса, бьющегося в конвульсиях во сне, как он иногда делает. В течение нескольких недель я избегала утешать его, я полагаю, из чувства вины.

Его тело дрожит, когда он лежит, свернувшись калачиком, и звуки, которые он издает во сне, напоминают мне о тех днях, когда мне делали уколы, как раз перед тем, как мое тело смилостивилось и я теряла сознание от боли.

Я придвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь к его массивной спине и обнимаю его.

— Все в порядке, Кадмус, — шепчу я.

— Я прямо здесь.

Прижимаясь щекой к его широкой спине, я любуюсь упругой текстурой его кожи, где шрамы превратились в многочисленные глубокие порезы.

Он хватает мою руку, прижимая ее к своей груди, где я чувствую, как его сердце колотится о ребра, которые содрогаются от его прерывистого дыхания. Мне неприятно видеть этого человека, это грозное человеческое существо, ставшее таким уязвимым из-за воспоминаний, запертых в его голове. То, что я хотела бы стереть ради него, чтобы положить конец страданиям, которые он переносит каждую ночь. Те же образы, которые подталкивают его к употреблению наркотиков, которые каким-то образом стирают для него суровые черты реальности.

Я не знаю, что они сделали с ним там, в больнице, но что бы это ни было, должно быть, это было ужасно — превратить сильного, если не самоуверенного мужчину в испуганного мальчика, который дрожит в моих объятиях.

ГЛАВА 14

РЕН

Я говорила себе несколько раз за последнюю неделю, что нет такой боли, которую я бы не перенесла ради этого ребенка, но, лежа измученная и слабая, тяжело дыша через нос, чтобы не спровоцировать новый раунд, я задаюсь вопросом, насколько это правда. Сколько еще мучений я могу вытерпеть ради жизни, в конце которой, я не совсем уверена, будет процветать?