Короли побежденных

— Я к тому и веду. От постоянной безопасности аристократы наглеют, забывают о свободе и чести, превращаются просто в ушлых авантюристов, как тарды. А потом и вовсе заплывают жиром и тупеют, как цереты. И чтоб такого не случалось, боги время от времени насылают на аристократов черное безумие. И Дома сталкиваются в бесконечной кровопролитной схватке. Выживают самые спокойные и мудрые. Может быть, благодаря такой шлифовке крови мы и сохраняем себя веками. А сейчас, сама видишь, время приспело. Если уж в Домах стали появляться такие э… персоны, как твой кузен Ивор. Но твою кровь шлифовать незачем. Я хочу, чтоб ты уехала.

— А ты?

Он улыбнулся ласково, погладил меня по голове, словно маленькую девочку.

— Не говори глупостей, дочка. Хочешь, чтобы я пропустил такую потеху? Никто ничего со мной не сделает. Руки коротки.

И снова мне было нечего сказать. Он не ребенок, он прекрасно понимает, чем рискует. И готов поставить на кон свою жизнь ради интересной игры. Нет смысла его отговаривать.

О том, что мы расстаемся надолго, а может быть и навсегда, мы не говорили. Асены никогда не говорят о таком. И чтоб не заплакать, я стала думать о всяких мелких заботах. Например, кто отнесет Вестейну голубя? Сама невеста, разумеется, этого сделать не может, а без голубя все будет уж слишком глупо и пошло. Имею я право хоть на кусочек свадьбы?! Но, если мы хотим уехать вместе, нужно сохранить все в тайне.

Так я размышляла и решила, что есть лишь один человек, которому я могу довериться.

***

А теперь представьте, что вы приходите в гости к близкому родственнику, чтобы поговорить о чем-то приятном. О любви, голубях и тайной свадьбе, к примеру. И находите этого родственника (после долгих поисков, потому что дом пуст)… находите его на чердаке, где он прилаживает к балке петлю.

И что в таком случае делать?

Самое разумное для девицы, я думаю, визжать громко и отчаянно. Только вот беда, визжать я не умею. Наоборот, мне намертво сдавило горло, и я смогла лишь выговорить чуть слышно:

— Что же ты делаешь…

И добавила еще одно слово. Надеюсь, мне его больше никогда не придется повторить. И слышала я его один раз в жизни. Это слово сказал Лейв, когда какая-то пьяная сволочь, спутав комнаты в гостинице, стала ломиться в нашу дверь. Услышав его, сволочь тут же стала тихой и незлобивой, извинилась и ушла.

На Ивора это слово тоже подействовало. Он слез с табуретки и сказал с укоризной:

— Ну зачем ты так? Не мешай, иди домой.

— А еще что придумаешь?

Он положил мне руки на плечи и попросил:

— Ну пожалуйста, Кай, не мешай. Знаешь, как страшно? Знаешь, как трудно решиться? А я им нужен — там. Отцу, маме, Энгусу, тому мальчишке. Знаешь, как им всем одиноко? Они меня ждут. Уходи, ладно?

Я не кричала, когда на грязном тюфяке гостиницы, в страхе и боли стала женщиной.

Ни тогда, когда на мое крыльцо бросили окровавленную рубашку Энгуса.

Ни тогда, когда Лейва повели под суд. Ни тогда, когда Тейя в лицо назвала меня шлюхой. Но от слов Ивора стержень, что вставлен внутрь каждого аристократа, наконец сломался. И я закричала отчаянно:

— Папа! Папочка!

Отец, слава богам, приехал со мной. Бродил сейчас по комнатам, искал слуг, возмущался тем, до чего кузен довел дом. Поэтому он сразу прибежал на мой истошный вопль.

И увидел замечательную картинку: я повисла у Ивора на шее, захлебываясь невыплаканными за два года слезами, и приговариваю: «Как же ты… Я же… Я же теперь…» Наш висельник гладит меня по головке и бормочет что-то невнятное, но утешительное. А над нами маятником судьбы раскачивается веревка с петлей.

Отец как-то разом все понял, не стал задавать вопросов. Обрезал веревку, потом принес снизу две чарки и темную плоскую бутыль. И налил мне — половину, Ивору — до краев.

И сразу стало лучше и светлее. Словно все случилось не со мной. Ни страха, ни боли. А если глаза все еще щипало, так только от того, что зелье было очень крепким.

И я наконец смогла договорить:

— Я же не смогу теперь никуда уехать. И не хочу уезжать. Как же ты хотел меня бросить? Как же я без тебя?

К счастью, Ивор ничего не услышал. Его «обезболило» еще надежнее, чем меня. Он только спросил у отца без особого интереса:

— Где вы нашли эту гадость?

— На кухне, в тайнике.

— Надо же…

— Пап, мы не можем его здесь оставить, — подала голос я.

— Конечно, — ответил отец. — Поехали к нам домой, Там во всем и разберемся.

***

Ивор заснул еще в экипаже.

Когда мы приехали, я его растолкала, и он, бормоча проклятия, добрался до дивана в гостевой комнате и там уже провалился в сон окончательно и бесповоротно.

К утру у него началась лихорадка.

К полудню отец вызвал нашего врача, тот вскрыл Ивору вены и выпустил полтазика темной пенистой крови.

Кузен успокоился, больше не метался, не просил у кого-то прощения, не обещал прийти. Но просыпаться тоже не желал. Так и блуждал по неведомым тропам и не спешил возвращаться.

Я сидела с ним, выгнав из комнаты всех прочих. Не потому, что знала, как помочь, а просто мне не хотелось уходить. Меняла мокрое полотенце на его голове, рисовала картинки или дремала.