Короли побежденных

Эрвинд Старший невольно залюбовался своим мальчиком. «Как это он умудряется одновременно походить и на мать-асенку, и на деда-тарда? Материнские черные волосы, узкие брови, острый подбородок, сухие скулы — в лице ясно видна асенская кровь. А глаза совершенно дедовские — темно-серые, беспокойные, всегда ищут глаза собеседника. Ох, если бы я мог что-то сделать с этим беспокойством, которое гложет его с тех пор, как я отобрал его у матери и стал воспитывать сам. Поздно отобрал, поздно. Упустил время».

— Хорошо, объясняю. Во-первых, я не могу позволить себе роскошь отвечать за все свои поступки самому. Во-вторых, наших секретарей я всегда с самого начала предупреждаю, чем эта служба может для них закончиться. В-третьих, ничего страшного не случилось. Через год в Империи забудут об этой, как ты выразился, авантюре и я его освобожу под тем или иным предлогом. Он получит хорошую пенсию. Мне, между прочим, ее никто не даст! — Снова он напрасно ждет улыбки и уже почти сердито добавляет: — А имперский лес рано или поздно будет наш.

— Папа, но ведь это уже третий такой процесс за четыре года! Это просто нечестно. Ты же их всех предаешь! Ты не даешь их казнить только потому, что можешь это сделать, ничего не опасаясь. «Милость короля!» Да неужели тебе хотя бы перед ними не стыдно?!

А вот это, принц Эрвинд, зря! И тон взял слишком высокий, и уж совсем не стоит тыкать обвиняющим перстом в три портрета, испокон веку висящие на стене в королевском кабинете. Первый — бездарно написанный, порченный сыростью и плесенью портрет тардского барона, в чьем замке вырос Эрвинд Старший. Затем парадный портрет князя Эрика, златокудрого витязя в латах и пурпурном плаще. И наконец, портрет лейб-медика Дианта, когда-то парный с женой, но жена уже где-то затерялась. Нет, зря Эрвинд так волнуется. Пора его окоротить. И король вкрадчиво спрашивает:

— Перед кем?

Принц вздрагивает, будто его окатили холодной водой, растерянно смотрит на отца, потом на портреты.

«А действительно, перед кем? Они же все — три сапога. А отец четвертый. Барон — дед легендарный — распутник. Эрик — дед официальный — преступник. Продал Императора, своего сюзерена, позволил, чтоб за его спиной орудовали асены. И Диант — дед недоказуемый. Его сами асены считали проходимцем. Здесь-то, на портрете, он тихий. Глаза опустил, улыбку спрятал. Мухи не обидит. Впрочем, мух он, кажется, и не обижал. Столпы королевской власти. И мы с отцом их наследники. Говорят, отец по ночам с ними советуется. А еще говорят, что тардские крестьяне зовут его Эрвинд Страшный».

Эрвинд Старший задумчиво глядит на сына:

— Это все, что ты хотел спросить?

— Нет. — Эрвинд Младший встряхивает головой, словно просыпаясь. — Я хотел еще спросить: что ты думаешь о Мэй?

— А точнее?

— Она уже выросла. Ей пора замуж. Нужно найти хорошего человека ее круга. Ей больше нечего делать здесь.

Король едва сдерживает удивленный возглас. Вот так мальчик! Когда его задевает серьезно, решимости ему не занимать. Может быть, все-таки не придется…

— Это она тебя просила похлопотать? А сама что, стесняется?

— Ах, папа! Ну разумеется, она ничего не знает. Просто должны же мы наконец подумать о ней.

«Я уже подумал, мальчик. И ты, похоже, об этом догадываешься».

— Но я, право слово, не понимаю. Ей же еще семнадцати не исполнилось. И потом, отправить девушку из дворца обратно в деревню? Она этого не заслужила.

— Но я не хочу. Это слишком опасно — жить здесь.

— Не стоит решать за нее.

— За нее! Как будто ты сейчас этого не делаешь! Я же знаю, что ты ей рассказываешь. Сказка о том, что творилось во дворце спящей красавицы, пока она спала. Как она, проснувшись, не смогла найти даже туфли, а принц, рассчитывавший на хорошее приданое, вскочил на коня и ускакал. Зачем ты это делаешь?

— А что, плохая сказка? — обиженно спрашивает король.

— Папа, я не хочу, чтобы она жила здесь, — говорит принц почти по слогам.

«Нет, молодец мальчик. Вот так же поступал и Диант. Когда его не желали понимать, предъявлял ультиматум. Вся разница в том, что с его ультиматумами приходилось считаться, а с Эрвиндовыми — нельзя ни в коем случае».

— Она сама выберет мужа. В этой мелочи я ей не откажу.

«Откажу, откажу. Ведь ты мне помогать не хочешь. Или не можешь. Что сейчас не важно. Значит, все-таки придется. Хорошо, что Этарда уже умерла и никогда не узнает».

— Папа, я прошу тебя.

— Эрвинд, подожди. Сейчас не время. Давай подведем итоги. У нас с тобой серьезные разногласия. Так?

— Так, — в голосе Эрвинда откровенный вызов.

«Только это уже не имеет значения».

— Ты понимаешь, к чему это приведет? Понимаешь, что я должен сделать?

— Понимаю.

«Ничего ты не понимаешь. Ну ладно, потом поймешь обязательно».

— Ну вот и хорошо. Иди, у меня еще куча дел. Крикни там этого бездельника.

Через минуту входит секретарь.

— Садись, — коротко бросает ему король, — бери перо, чистый лист, пиши.

Секретарь берет перо левой рукой, страдальчески смотрит на короля. Тот в задумчивости разглядывает его макушку, потом печально говорит:

— Да нет, возьми по-нормальному. С чего начинается приказ?