Короли побежденных

Аттери проследил глазами за указующим перстом лучника. Действительно, в дверях стоит Эрвинд собственной персоной. Он в своей потрепанной дорожной одежде, черная повязка через левый глаз косо пересекает забинтованный лоб.

— Видно без астролябии, что этот ночной коршун, на скорую руку состряпанный пират, может получить корону. И звезды, похоже, к нему благосклонны. Что тогда будет с господином астрологом? — воркует секретарь.

Он хорошо знает, что за такие новости, а особенно сегодня, ему простится любая дерзость.

— Если он будет королем, нас всех не ждет ничего хорошего, — рассеянно бормочет Аттери.

— Ну, как знать! Судьба у каждого своя. Я-то не бью по голове молодых людей королевского рода.

— А я вот бью! -И Аттери опускает посох прямо на франтоватую зеленую шапочку зарвавшегося лучника. — С удовольствием бью всяких молодых нахалов!

Лучник со смехом уворачивается, кланяется и исчезает в толпе под руку с какой-то Ночной Фиалкой. Аттери снова смотрит на двери, но Эрвинда уже и след простыл.

Так уж получилось, что в День Высокой Звезды все лучшие умы Аврувии искали королеву. Но удалось это лишь ее брату. Он поцеловал руку Цветку Шиповника — Хельге, издали поклонился огненно-рыжей лисице — Камилле, для отвода глаз станцевал с какой-то пастушкой, а потом наткнулся на ту самую смуглянку в тардском платье, на которую обратил внимание посол. Смуглянку звали Серена, она была третьей из королевских женщин — кухаркой. И готовить она умела так же искусно, как разбивать мужские сердца. Потому-то королева и любила тайком выпускать ее в свет. Эрвинд знал Серену давным-давно, когда-то она и на нем пробовала свои чары, и, надо сказать, не без успеха. Но сегодня он только дружески потрепал ее по щечке и, кружа в танце, спросил шепотом:

— Где Мэй?

— Ищите! — отвечала та. — Может быть, вам и повезет.

И Эрвинд, как в прежние времена, всей кожей почувствовал, что Мэй здесь, неподалеку. Ом резко обернулся. По лестнице, заставленной перекочевавшими из оранжереи деревьями, спускалась девушка в платье из узорчатой золотой парчи, старинного покроя — с узким коротким рукавом, широкой юбкой. На ее обнаженные руки была наброшена ярко-красная шаль. Светлые волосы высоко взбиты, на лице золотая полумаска в виде мордочки дракона. Ороку — хранитель счастья. Она была уже на середине лестницы, когда какой-то медведина-ряженый обнял ее за плечи мохнатой лапой и принялся что-то шептать на ухо. Смеясь, она замотала головой: «Нет, нет, никогда!» Эрвинд бросил Серену прямо посреди танца и, лавируя между парами с искусством настоящего морского пирата, кинулся к девушке. Ряженый все еще удерживал ее около себя. Эрвинд упал перед ней на одно колено, поцеловал руку.

— Прекрасная госпожа, не подарите ли один танец несчастному разбойнику?

Она повернулась к медведю:

— Ну разве могу я отказать такому славному и кроткому разбойнику? Боюсь, он станет тогда свирепым и кровожадным.

И, подарив ему на прощание улыбку, позволила себя увести.

Эрвинд взял ее под руку и взглянул на маленький, чуть припухший шрам на правом локте. У него самого был точно такой же, но немного выше. Когда-то в Ашене они не поделили деревянную лошадку и кубарем покатились с лестницы. Шрам он с удовольствием поцеловал.

— Скучала?

— Страшно.

— Ага, настоящий кошмар! Сколько лет мы с тобой не танцевали?

— Вечность. А до этого танцевали на уроках и умирали от скуки.

— Дураки были.

А голоса пели:

Полна я любви молодой,
Радостна и молода я.
И счастлив мой друг дорогой,
Сердцу его дорога я -
Я, никакая другая.

Мелодия, говорят, когда-то пришла из Империи, но никогда тарды не танцевали под нее так: не притопывали каблуками, не усаживали партнершу на колено, не позволяли краю юбки взлететь, открывая на мгновение жадному взору белый кружевной чулок, не кружились спина к спине, глядя друг на друга через плечо.

— Нужно ли было приходить? Это не вредно для твоей головы?

— Ты что, недовольна?

— Ох, Эрвинд, — пользуясь свободой танца, Мэй прильнула к нему. — Просто я думаю, должна быть веская причина, чтобы и ты стал неосторожным.

— Так и есть. Посмотри туда. Что скажешь о том юноше? Вон там, рядом с послом.

— Пугало, потерявшее свой огород.

— Ты ошибаешься. Пугано, нашедшее свой огород. Я кое-что подслушал у себя в посольстве. Это твой будущий муж и повелитель Лайи.

Да что пред ним рыцарь другой,
Лучшему в мире люба я.
Кто свел нас, тем, господи мой,
Даруй все радости мая.
Речь ли чернит меня злая,
Друг, верьте лишь доброй, не злой.
Изведав любви моей зной,
Сердце правдивое зная.

— В Лайе может быть только один король, и это — ты.

— Ты лучше меня знаешь, что это невозможно.

— Тогда мне остается надеяться только на легкую смерть.

Друг мой превыше презренья,

Так кто ж меня смеет презреть?!

Всем любо на нас поглядеть,