Короли преступного мира

– Хорош хлопец, весь в Хлыста!

Так неожиданно Мазоня стал как бы вроде крестного отца. При случае дарил кое-какие игрушки, сам мастерил и, конечно, по мере возможности опекал рыжую. Она поправилась, подобрела и однажды ему выпалила:

– Вот, Мазоня, выйдешь на волю – к тебе приеду жить. Как хочешь, навсегда.

Мазоня и сам рассчитывал на это. Но она не приехала. Альберту шел второй годик… Мазоня тогда был уже на воле и, как говорится, обустроившись, сам поехал на свидание в зону.

Все началось с зимы, когда она простыла и заболела. Кашляла потихоньку, украдкой, боясь, что признают чахотку. Потом ее все же положили в тюремную больницу, но болезнь оказалась скоротечной, и к весне ее не стало. Маленького, еще не смышленого Альберта увезли в дом ребенка.

Мазоня сходил на могилу. Молча постоял возле маленького холмика и в тот же вечер уехал по адресу дома ребенка.

Ему вывели грязноватого длинноволосого мальчишку с темными глазами. Мазоню он побаивался и встретил отчужденно. Тому ничего не оставалось, как дать денег заведующей и сказать ей, что сейчас он не может, а вот когда Альберт подрастет, он непременно его заберет отсюда. С тем Мазоня и уехал из этого маленького, «захудалого» городка.

Затем он закрутился, завертелся по жизни и совсем забыл про мальчонку. Правда, иногда посылал заведующей деньги, но это лишь иногда… Но в один прекрасный день Мазоня загрустил и тут сразу же вспомнил об Альберте. Он раза два съездил к нему, и мальчишка стал признавать его родственником. Мазоня уже собирался что-то придумать, что-то предпринять, как неожиданно «влип» и снова оказался за решеткой.

Так Мазоня надолго потерял Альберта. Тот за это время подрос, вытянулся, и его, как и надлежало, перевели в детский дом.

В детском доме привыкать было трудно. Особенно, когда старые воспоминания перемешивались с реальностью. В доме ребенка он чувствовал себя беззаботно, его так не обижали и к нему так не придирались, как здесь. Там к нему привязалась няня, Настенька – она опекала и по возможности его баловала. Смуглое, поющее тело мальчонки нравилось ей. А большие глаза, как две спелые черные ягоды, приводили ее в восторг. Она могла играть и забавляться с ним всю смену, забывая о других детях, за что не раз получала выговор от старшей воспитательницы. Но он нравился и старшей воспитательнице. Смышленый, открытый, он был для взрослых забавой, доброй игрушкой.

Но Альбертик уже тогда чувствовал социальную несправедливость по сравнению с теми, кто имел папу и маму. Иногда на него нападали приступы тревоги и грусти. Он подходил к Настеньке со слезами на глазах.

– Ты меня не забудешь, когда меня увезут в детский дом?

– Дурачок, кто тебя увезет в детский дом? – озорно смеялась Настенька. – Зачем же тебя увозить куда-то, если тебе и здесь хорошо? Пока у тебя есть я, не беспокойся, никто не тронет. – И Настенька смачно целовала его.

Он верил ей. И легко, с хорошим чувством засыпал в своей постельке. Пока Настенька рядом, его никто не тронет. И очень боялся, когда она по какой-то причине отсутствовала. Но воспрянуть духом было просто – стоило только увидеть няню!

И вот однажды Настенька не пришла. Как сказала старшая воспитательница, она не придет еще долго, потому что легла в роддом, рожать мальчика или девочку…

Ему не было даже горько, было страшно. Узнав о беде, он не спал всю ночь и плакал… Детское предчувствие свершилось – приехал микроавтобус, и его отвезли в детский дом, как он понял, навсегда.

Он подошел к нему первым, худой, костлявый, с хитровато бегающими соломенными глазами. Оглядел сверху важно, по-хозяйски.

– Ничего себе, смазливый хмырь. Как пить дать, трахать будут.

Альберт растерянно моргал глазами, ничего еще не понимая.

– Чего моргаешь, хмырь, звать-то как?

– Альберт, – с трудом протянул коротко остриженный мальчишка в школьной форме.

– Ты что немец? Альберт – имя-то какое-то нерусское.

– Почему, русский.

– Аль-берт! – ехидно передразнил пацан. – Алик небось?!

– Алик.

– Ладно, беру тебя под свой колпак. Не понял, что ли? Пишусь за тебя, значит. Только, чур, слушаться – иначе со мной каши не сваришь.

Каши Альберт ни с кем варить не хотел… И все же Вадьку оценил. Смутное чувство подсказывало ему, что навязавшийся дружком пацан не такой уж страшный, как себя подает…

В жизни детдомовской Вадька оказался человеком верным. Детдомы бывают разные – лучше, хуже – и хотя многие похожи на простые типовые школы, мир здесь иной, не всякому привычный. И не столько он суровый да жесткий, сколь какой-то безнадежный… И живут здесь не мальчишки, не девчонки, а тоже какие-то безнадеги. Пропащие…

Добрым здесь быть сложно хотя бы потому, что в добро здесь не верят. Да и как могут верить пацаны, брошенные, кем-то оставленные и подкинутые в крайней степени истощения, покрытые гноящимися ранами или привезенные из дома ребенка – правда, из дома ребенка они более чистенькие, опрятные да нежные. Их-то не всегда любили – на них рычали и с ними не чванились.