Короли рая

На третий день он попытался снова на причале, где впервые нашел Андо, и в этот раз, когда исчезло «полотно», каким-то образом оказался «над» собой в реальном мире. Он мог видеть серые стены монастыря вдалеке за своей спиной, хотя его «тело» не обернулось, чтобы взглянуть. И он по-прежнему мог видеть озеро, как будто у него было две пары глаз или, может, два тела. Он «двинулся» к монастырю, оставаясь на месте, и мог видеть, как монахи чистят рыбу, сидят группами для вечерней молитвы или готовят свои простые залы к ужину.

Он «проплыл» вперед через ворота и вверх по главной лестнице в зал, хотя все так же продолжал сидеть у озера. Он обнаружил, что мастер Ло разговаривает с кем-то невидимым снаружи своей комнаты, а возможно, с самим собой. А затем Кейл увидел тень на стене. Тень колыхалась, словно была из жидкой тьмы, удерживаемая тонкой золотой цепочкой, которая обвивалась вокруг талии Ло, будто пояс. Губы Ло не шевелились, когда он говорил, и Кейл услышал второй точно такой же голос, возможно от тьмы. Он не различал, когда и кто именно из этих двоих говорил.

– …и я заявляю тебе, что он выдержит испытания.

– Я нахожу это крайне маловероятным. Стены сломают его, как и всех остальных. И даже если бы он преуспел, он все равно иноземец. Как можно принять Обет Чистоты, коль сам нечист?

– Твоя драгоценная чистота сейчас такая же глупость, как и сто лет назад. Не осталось ни одного чистокровного монаха. А может, никогда и не было.

– Твои богохульные замашки продолжают ошеломлять. Следи за своими словами.

– Или что? Заносчивый болван!

– Тихо!

Кейл поежился, как от холода. Он почувствовал, как тень смотрит на него.

– За нами наблюдают, – сказала она или, может быть, Ло, и Кейл развернулся и устремился обратно к своему телу, проплывая по коридору и лестнице и через сад к «открытому окну» своего разума. Он ахнул и открыл глаза; сердце колотилось так, словно он очнулся от кошмара.

Что, ради всех гребаных преисподних, только что стряслось?

Каким-то образом он знал, что Ло и тень даже не говорили на общем языке Островов или на каком-либо из диалектов, известных Кейлу, и все же он понял каждое слово. Он сосредоточился на своем дыхании и попытался обрести спокойствие, надеясь, что тень уже исчезла или не сможет его распознать.

Если это вообще произошло на самом деле, потому что, скорее всего, ты просто вообразил это или заснул и увидел во сне.

И все же это казалось таким реальным… Он встал со своего места для медитации у озера, отправился в келью и видел по дороге то же самое, что увидел, когда «плавал» – тех же монахов, за молитвой или смеющихся, потроша рыбу и кидаясь рыбьими глазами в младших. Но, разумеется, это происходит каждый вечер, я мог бы с таким же успехом вообразить себе это.

Он закрыл дверь, накинул на плечи тонкую простыню и спал без сновидений, а следующие несколько дней избегал своего пляжа с белым песком и ощущения уплывания куда-то.

Он практиковал «чинг» с Тамо – который, как теперь понял Кейл, весьма напоминал Эку; его движения постепенно становились быстрее, точнее, но по-прежнему были недостаточно хороши. Он лишился скудных участков жира в своем теле; голод стал природной стихией, которая поглощала и топила Кейла на протяжении часов, пока не утихала. Медитация помогала, хотя он все-таки продолжал остерегаться, и по крайней мере половину дневного времени ощущал себя здоровым и бодрым.

Лишь крайний срок имел значение, и он неумолимо надвигался. Кейл не мог знать, сколько испытаний осталось или в чем они будут состоять, но понимал: если на них уйдет столько же времени и усилий, сколько на «чинг», ему не светит никаких шансов.

И все же он каждое утро вставал с постели и поглощал рисовую кашу. Он повторял за Тамо и терпел неудачи до тех пор, пока его тело не сотрясала дрожь и он не падал кулем на истертые, выцветшие доски комнаты символов. Вскоре до грядущего Матохи осталось всего девять дней. Затем шесть. Затем три. Каждое утро Тамо кланялся и уходил, каждый день мастер Ло говорил ему, что этого недостаточно, и каждую ночь он лежал в постели, зная, что всякая надежда исчезла. Но что он мог сделать? Лечь и сдаться? Оставаться в постели, пока его не накормят или не оставят в покое?

Лани, пожалуй, будет все равно, как он подвел ее, или своего отца, или мастера Ло. Но до конца своей жизни Кейл будет знать, что натворил. Всякий раз, когда в будущем придется трудно, когда некая задача покажется невыполнимой, он будет знать, и эта мысль станет отравлять всю его жизнь, пока не найдется лекарство. Лежа усталым и голодным в своей койке, он смирился с тем, что может подвести Лани, что бы он теперь ни делал, и это вне его контроля. Но он не подведет себя.