Короли рая

Ибо Эгиль узнал, что Сула был воином, как и всякий мужчина, – бесстрастный взгляд его глаз был пугающим, звериным отражением взгляда хозяина. Эгиль поежился, хотя ночь позднего лета была теплой, и вскоре оставил городишко позади.

* * *

Из темноты за ним наблюдали глаза, он это знал, хотя не мог их видеть; лунный серп меж тем померк, и в мир прокрался утренний свет. Вокруг лагеря Роки будут разведчики, но они узнают Сулу. По крайней мере, Эгиль надеялся. Но все-таки низко пригибался в седле, крепко сжимая поводья кулаками.

Теперь они недалеко от Алвереля, и через полдня ходьбы окажутся у самого круга закона. Эгиль понятия не имел, что произойдет, когда они туда прибудут, но явно ничего хорошего, и не было никаких сомнений, что ему предстоит это узнать.

Полудюжине «вассалов» Роки было велено найти и завербовать единомышленников. Ими станут мужчины без вождей, изгои да преступники, обезображенные, опозоренные – мужчины без женщин, детей или собственности. Накануне они должны были встретиться здесь, где Рока хранил много хлеба, мяса, воды и свежего пшеничного пива (все это украденное). Этим утром он завоюет их сердца и умы и объяснит им, зачем они пришли.

В поле зрения появился слабый костер, и Сула направился к нему. Эгиль увидел блеск железа в кольце сидящих вплотную людей, и его сердце учащенно забилось, хоть он и не был уверен почему.

– Ах, бард приехал. С возвращением, Эгиль. – Голос его хозяина одновременно пугал и успокаивал; Эгиль убрал ногу со спины коня, и сильные руки опустили его на землю. – Как приняли твою весть в Норофе?

– Отлично, господин, хотя мне пришлось уехать в спешке.

Рока пожал плечами.

– Я ждал. Теперь, когда ты здесь, я начну. Садись.

Он сделал, как приказано, и люди сдвинулись, освобождая Эгилю место, ибо, невзирая на его увечья и отсутствие меча, с уважением Роки пришло уважение других. Присутствующих было не меньше нескольких десятков.

– Люди пепла.

Собравшиеся держали свои винные мехи, но всякая болтовня прекратилась.

– Каждый из вас находится здесь, потому что вы доверяете мужчине, который привел вас, и я тоже. – Он помолчал. – Давайте говорить прямо.

Хотя я не знаю вас, я знаю ваши истории. Ни одна женщина не захочет выбрать вас такими, какие вы есть, и поэтому у вас нет детей; вы не служите никакому вождю, по этой причине у вас нет людей. Если вы сражались или убивали, то делали это ради самих себя: не ради чести или славы, а ради выживания. Некоторые из вас – одиночные сыновья. Некоторые из вас обезображены – тронуты Носсом еще во чреве. У вас может не быть ни отца, ни даже матери. Некоторые из вас, как Тахар, – ладонь Роки легла вассалу на плечо, – могли когда-либо иметь что-то или все из этих вещей, теперь отнятых у вас законом. Возможно, справедливо. Но вероятнее, нет. – Он снова умолк. – Большинство из вас никогда не знали женского прикосновения. Единственное тепло, что вы находите, – у одинокого костра, на улице или на донышке фляги. Никто из вас не увидит рая. Когда вы умрете, повелитель мертвых заберет вас к себе в гору, и вы сгорите и переродитесь.

Некоторые глаза смотрели вызывающе, но большинство были опущены вниз от стыда.

– Я знаю вас, потому что я – это вы. – Рока подставил свое лишенное пепла лицо свету костра, обнажив огромное родимое пятно, уродливо бугристые черты и свирепые яркие глаза. Некоторые мужчины ахнули, но никто не отшатнулся. – Но, в отличие от вас, я отпрыск Вишан.

Брови приподнялись, рты распахнулись, и мужчины переглянулись друг с другом. Рока отстранился.

– Мое имя Букаяг.

Эгилю стало интересно, многие ли здесь слышали это имя – слышали сказание о «Последнем Шамане Рун». Передалось ли оно от залов к деревням, из города в город через других скальдов?

– Когда-то у меня были отец и мать, и брат, Рока. Он был всем, чем не являюсь я. Он был здоровым, непомеченным и желанным. Вопреки моему проклятию он любил меня и называл меня братом. И так же, как я, он обладал зрением провидца. Он прочил великое будущее для нашего народа. Он хотел привести нас в мир, где законы не превращали бы нас в животных и рабов, где мужчины могли бы прославиться, защищая Аском, а не воюя против соседей или чужаков, не сделавших им ничего плохого. Он прочил возврат к старым временам, когда великие герои сражались со злом, таившимся в ночи.

Рока неуклонно повышал голос, переполненный эмоциями, но снова сделал паузу. Он присел на корточки и мрачно уставился в огонь.

– Жрицы убили моего брата. Моего отца. И… когда она лежала больной и беспомощной, они убили мою святую мать. Я оплакивал их утрату, но еще больше – утрату для всех аскоми. Ибо мой брат, – он подавил рыдание, которое, как знал Эгиль, было притворным, но все равно казалось настоящим, – был возрожденным пророчеством. – Он встал, и мужчины подались вперед на скамейках.