Короли рая

Позднее, полусонный и погруженный в свои мысли во мраке, он едва не был застигнут врасплох. Он услышал хруст сухой травы, колеблемой порывами ветра; уловил мелькание какой-то тени в тлеющих угольках его пламени. Он схватил нож и вскочил на ноги, но слишком замешкался.

Во тьме двигалась какая-то фигура, низко пригнувшись к земле.

Глаза Роки пронзили тусклый свет угасающего костра и увидели мальчика-подростка в отрепьях – затем другого, примерно в шести футах рядом. Рока попятился и увидел еще одного справа от себя.

– Что вы хотите?

Голос дрогнул и звучал странно глубоким, а разум лихорадочно пытался найти ответ на засаду и защитить его предназначение.

Юный оборванец приподнялся, будто вовсе и не прятался:

– Мяса.

Голос его был глухим, отчаянным – каким-то пустым и безразличным. Волосы на руках и шее Роки встали дыбом. Истлевшая одежда мальчишки свисала, как саван мертвеца, с худющих конечностей, а обувь до того износилась, что его ступни могли с тем же успехом быть босыми. В правой руке он держал дубину. Его тусклые глаза воззрились на полуразделанную оленью тушу.

Все мои вещи, с ужасом сказал рассудок Роки. Он знал, что должен убежать – или рискнуть своей жизнью в драке. Если я убегу, то все опасности и жертвы и удача иметь котелок, топор и спальник ни черта не стоят, и всё насмарку.

Юный оборванец шагнул вперед, решение уже было им принято.

Откуда, черт возьми, они пришли? Я на открытой травянистой равнине.

Рока мог сразиться с ними и, возможно, победить. Он был силен и, по сравнению с мальчиками, относительно упитан. Но сломанная лодыжка или заполненный гноем порез, полученные в бою, означали бы, что даже в случае победы он все равно проиграет: конечность сгниет у него на глазах, пока он будет лишь беспомощно ждать смерти.

Время раздумья растянулось: мучительная вечность выбора плохого или худшего, сожжения внутри горы или разложения в поле. А Роке так надоело быть в бегах, так надоело быть одиноким и рисковать.

Я крупней и сильней этих пацанов. Я каждый день практикую насилие в моей Роще, и мне так надоело быть в бегах.

Но если он проиграет…

Теперь грабители, которым особо нечего было терять, придвинулись ближе: как минимум трое, с грязными руками. Рока напрягся и стиснул нож, выпрямляясь и сверля их взглядом, пока говоривший мальчик не остановился и не встретился с ним глазами. Люди не подобны животным, они не судят об опасности, как следовало бы. Им следует бояться меня, и все же они не испуганы. Я могу тебя убить, едва не закричал он, почему ты меня не боишься?

Потому что люди – стайные животные, сказал голос его матери. Они умрут за стаю, и ты это знаешь. Прими это.

Рока стиснул зубы и рукоять ножа. Затем развернулся и побежал.

Он почти врезался в другого мальчишку позади себя и, опустив голову, дико полоснул в панике и удивлении. Он ощутил удар и услышал звук, подобный звону железа, смешанный с возгласами из круга тел, обступивших его стоянку. Он почувствовал, как чьи-то руки схватили его за длинные волосы и предплечья, но были отброшены его скоростью и весом, и он вырвался из тепла и света костра, улепетывая в ночь.

Без тени веселья он осознал, что мчится как олень – стремглав, без единой мысли о том, куда держит путь или что будет дальше. Он оставил всё, кроме ножа, облаченный лишь в тонкую ткань, которую носил на охоте, чтоб не взопреть. Теплая шерсть и звериные шкуры остались лежать у костра, а ночь становилась холодной.

По его голове и лбу стекала влага, и когда он вытер ее и увидел кровь, голова заболела и словно распухла. Он оглянулся и увидел, что мальчики больше не преследуют его в темноте, но все равно продолжил бежать вверх и вниз по пологим холмам бесконечной равнины, не имея представления, что делать, зная только, что без воды умрет спустя три дня. А если я умру, я облажаюсь. А если он облажается, его полная страданий жизнь будет бессмысленна. И жизнь моей мамы, и падение, и любовь, и жертвенность будут бессмысленны. Он не может облажаться. Ни за что.

Никогда.

Четкий образ Бэйлы и воспоминание о ней заставили Року споткнуться и сбиться с темпа – да еще эта боль, стучащая в висках. Мой полушубок, локон моей матери – в полушубке.