Короли в изгнании

За Перекатом тракт сначала вильнул вправо, обтекая поросшее могучими дубами подножие Бобра, и две или три мили тянулся почти по самому берегу Норовы между окрашенной уже в цвета осени рощей и быстрой холодной водой, шумевшей на острых камнях. Но затем дорога решительно свернула к западу и начала подниматься на высоты Первой Гряды. Шум речного потока остался позади. Воздух стал суше, а солнце поднялось выше и светило теперь из-за спины, бросая их длинные тени под копыта неторопливо идущих в гору лошадей.

Эта часть пути оказалась не трудной и даже приятной. Сделав в начале подъема один лишь краткий привал, за час до полудня они ехали уже через редколесье гребня гряды. Из-за частых в этих местах свирепых северных ветров деревья по обеим сторонам тракта росли с наклоном к югу. К тому же по этой или иной неизвестной Мешу причине деревья настолько далеко отстояли одно от другого, что лес казался прозрачным и на самом деле просматривался на многие десятки метров во все стороны. Сияющее золото осени наполняло его, как светлое вайярское вино хрустальную чашу, и зрелище это нравилось Мешу не только потому, что было божественно красиво, но и потому, что устроить в таком лесу засаду было не просто. Впрочем, как не уставал повторять Виктор-Ворон,[50] засаду можно устроить везде, хоть в чистом поле – было бы желание, время и умение. А опасность, ждущую их впереди, Меш чувствовал с раннего утра, с того самого момента, когда в предрассветных сумерках они, он и Сиан, выехали с постоялого двора в Птичьем Бору и начали свой дневной переход, который, если планы Меша осуществятся, должен был завершиться уже в вечерних сумерках в Горянке – крошечном городке, приютившемся на восточном склоне Второй Гряды. Третья Гряда, которую чаше называли Железной Стеной, была их целью, но до столицы Сиршей было еще как минимум три дня пути. А вот цитадель Сиршей находилась намного ближе, но дело было в том, что там их никто пока не ждал. К сожалению.

«Подумаешь о дурном, оно и случится». – Ощутив укол внезапной тревоги, Меш бросил взгляд на север.

О погоде он вроде бы и не думал, но «дурное дурному сродственно», как говорят в Вайяре. Думал об одном, случилось другое. Стужок, легонько поддувавший по временам с самого утра, явно усиливался. Холодный северный ветер, застигший путника в пути, да еще и на высотах, и сам по себе неприятность не из последних, но дела, судя по тому, что видел, а главное, чувствовал сейчас Меш, обстояли значительно хуже. Их ожидала метель. Первана – первая в году, обычно короткая, но зато яростная зимняя буря.

С холодного севера, с вершин Ледяного хребта на крыльях стремительно набиравшего силу стужка приближался грозовой фронт. Тяжелая масса иссиня-черных чреватых снегом туч наползала на все еще пронизанное солнечным светом безмятежно-голубое, но быстро темнеющее небо над их головами. Меш по-волчьи втянул носом воздух и покачал головой. Сомнений не было, он знал, пройдет не более получаса, и начнется снегопад, который ближе к вечеру выродится в метель. Но метель, как тут же понял Меш, была только метелью. А вот запах опасности, который он только что почувствовал, был недвусмысленным напоминанием о том, что они находятся на чужой земле, где нет друзей, и помощи ожидать не от кого.

Чужой, опасный и нетерпеливый интерес, заставлявший шевелиться волосы на его загривке, был уже привычен, и Меш не склонен был уделять ему больше внимания, чем он того заслуживал. Хотя за последние несколько часов враги – а то, что это были враги, он знал наверняка – явно сократили дистанцию. Однако теперь Меш уловил чужое дыхание и где-то впереди, не очень близко, но вряд ли по-настоящему далеко. Он оглянулся через плечо на едущую в нескольких шагах позади него Сиан и встретил ясный взгляд и чарующую улыбку, расцветшую на ее дивных губах. Секунда, краткий миг, вместивший тем не менее много больше, чем мог бы содержать даже долгий и откровенный разговор, и женщина, глаза которой только что заглянули ему прямо в душу, чуть приподняла уголки губ. На мгновение под верхней изящно очерченной губой мелькнули белоснежные клыки, и Меш задохнулся от любви и нежности. Горячая волна обдала его с головы до ног, прогнав тревогу, победив холод.

Такую улыбку – «дивный привет» – мечтает получить от любимой дамы любой кавалер. По обычаю, такая улыбка находилась за гранью приличия, потому что означала недвусмысленное приглашение и даже поощрение, если не приказ, быть решительнее. Однако н'Сиан, родившая ему троих детей, могла позволить себе и не такое, не уронив чести и не умалив достоинства. Вот только «дивный привет» был послан Мешу тогда и там, где и когда ни о каком «сладком» продолжении, во всяком случае, в ближайшие часы, и мечтать не приходилось. Но сердце дрогнуло, и душа запела, и, значит, Сиан опять угадала верно, и сделала то, что должно. Потому что «с поющей душой», как верно заметил старый пьянчуга С'Тияш, «кавалер может станцевать менуэт даже с Бледной Девой».