Общий зал оказался довольно просторным, но низким, прижатым к земле тяжелым бревенчатым потолком. Земляной пол был присыпан опилками, и на пространстве между двумя открытыми очагами, а также входной дверью и стойкой помещались три больших длинных стола и несколько столов поменьше. На левом очаге жарился барашек, и около него суетился мальчишка, который, по всей видимости, должен был крутить вертел, но сейчас поливал мясо растопленным жиром, который зачерпывал большой ложкой на длинной деревянной ручке из укрепленного под тушей противня. За стойкой никого не было, но за столами сидели немногочисленные гости: трое немолодых мужчин, скорее всего гуртовщики, – за длинным столом справа; дородный мужчина средних лет и юноша за столом у самой стоики – по виду это был проезжий купец со своим помощником, и молодые мужчина и женщина, от которых пахло страстью. Эти последние сидели в левом дальнем углу, за очагом, где тени были особенно густы, и их лиц Меш рассмотреть не смог.
Меш выбрал стол, стоявший слева от входа, между стеной и очагом, и как бы отдельно от других, свалил под стену седельные сумки и дорожные мешки, помог Сиан сесть за стол и наконец уселся сам, предварительно сняв с пояса длинный кавалерский меч в простых кожаных ножнах и поставив его рядом с собой. Со своего места он мог видеть весь зал и всех в нем присутствующих, не теряя при этом свободы маневра и имея за спиной каменную стену, а Сиан сидела в углу, защищенная стенами, столом и самим Мешем. Они только успели устроиться, как из низкой двери за стойкой выкатился маленький круглый и совершенно лысый корчмарь, сопровождаемый крупной высокой девушкой, держащей в руках большой деревянный поднос с «первым голодом», предназначенный для них с Сиан.
– Водки! – сказал Меш подошедшему к ним корчмарю, пока девушка – служанка за все и вдобавок наложница старого мерзавца, как тут же понял Меш, расставляла перед ними глиняные тарелки и деревянные кружки. – И похлебку. – Меш с первой секунды почувствовал острый запах разваренной фасоли. – И, конечно, мясо и черное вино.
– Хорошее вино! – добавил он, отодвигая от себя кружку.
– Вино? – переспросил корчмарь и, подняв кружку, предназначенную Мешу, понюхал ее содержимое, смешно морща свой широкий поросший седыми волосами нос.
– И правда, – согласился он спустя мгновение. – Ваша правда, мой господин! Паршивое вино! Вайям! Как ты, дура деревенская, могла налить господам такое подлое пойло?! Это же ужас какой-то, а не вино! Заменить!
Девушка покраснела и, не сказав ни слова в свое оправдание, опрометью бросилась выполнять приказание, унося с собой обе кружки с вином, которое сам же хозяин в них и налил.
«Без обмана даже дети не родятся», – не без иронии вспомнил Меш бытовавшую в этих именно местах поговорку.
А корчмарь между тем продолжал извергать проклятия, направленные против тупых деревенских шлюх, не способных отличить знатного путешественника от пропахшего хлевом селянина, извиняться и объяснять, как он расстроен и как потрясен случившимся недоразумением. При этом он ни секунды не стоял на месте, приплясывал и облизывал клыки, которые то и дело бесстыдно обнажал, и успевал как бы между делом вставлять в ту околесицу, которую нес с подлинным артистизмом, свои отнюдь не праздные вопросы к Мешу.
На вопросы Меш отвечал односложно и уклончиво, клоунаду хитрого корчмаря рассматривал с умеренным интересом и терпеливо ждал горячую еду, водку и вино. Ждать, впрочем, пришлось недолго. Вайям вернулась быстро, все с тем же подносом в руках, но теперь на подносе стояли уже не только кружки с вином, но и серебряные чарки с водкой, и глубокие глиняные миски с похлебкой. Над похлебкой поднимался густой ароматный пар, что свидетельствовало не столько о том, что варево было только что с огня, сколько о том, что в корчме было, мягко говоря, не жарко. Просто Меш и Сиан, пришедшие с настоящего холода, без подсказки пара заметить этого не могли.