Короли Вероны

— Стихи такие красивые! — И она прижалась лицом к его дублету и в отчаянии вцепилась пальцами в шнуровку.

Марьотто сидел, баюкая девушку в объятиях и прижимаясь щекой к ее темени. Он не поцеловал ее — и, пожалуй, то был первый и последний раз, когда Марьотто хоть в чем-то себе отказал. Он отчаянно хотел переменить позу, боясь, как бы Джаноцца не заметила его возбуждения. Но отказаться от блаженства держать ее на коленях было выше сил Марьотто. Ему хотелось, преступно хотелось, чтобы она знала, как сильно он желает ее. Их руки сплелись, они дышали одним воздухом, густым от напряжения. Пока Джаноцца плакала, Марьотто не смел ласкать ее, но он мог гладить ее волосы, шею, плечи. Вскоре слезы высохли. Девушка прижалась щекой к его щеке.

— Простите, синьор Монтекки. Вы, наверно, теперь считаете меня глупой девчонкой.

— Пожалуйста, зовите меня по имени — Марьотто. И я вовсе не считаю вас глупой.

— Вы не возражаете, если я останусь здесь? — не спросила, а выдохнула Джаноцца. Марьотто не смог ответить. Она уселась рядом, и он снова почувствовал сладкий запах цветков апельсина. Он пил этот запах, как древние боги пили нектар.

Руки его снова стали гладить Джаноццу по спине, теперь смелее. В напряженной, готовой взорваться тишине девушка спросила:

— Кто они?

— Что? Ах да! Ее имя Франческа. Ее возлюбленного звали Паоло. Обоих убил ее муж.

— Расскажите мне их историю, — попросила Джаноцца. Марьотто попытался вновь зажечь свечу, но девушка предвосхитила его действия. — Нет, расскажите своими словами. Я хочу слушать вас, а не Данте.

Весь дрожа, Марьотто начал рассказ.

— Франческа да Полента из Равенны была замужем за Джанкьотто Малатеста да Верруччио из Римини.

— Джанкьотто? — Имя означало «Джон Хромоног». — Он действительно был хромой?

Марьотто кивнул, будто лично посетил Флоренцию тридцать лет назад.

— Да, его тело все было искорежено, в то время как брат его Паоло отличался стройной фигурой и прямыми ногами. Оба они были храбрыми и умелыми воинами и плечом к плечу сражались во многих битвах. Году примерно в тысяча двести восьмидесятом Джанкьотто отправил брата к отцу Франчески, чтобы посватать ее. Когда Паоло прибыл в Равенну, Франческа подумала, что он и есть жених, и согласилась выйти замуж. Когда же она приехала в Римини, ее представили старшему брату Паоло, хромому Джанкьотто. Свадьба, конечно, состоялась, однако Джанкьотто часто приходилось уезжать из города по делам, и он оставлял молодую жену на попечение младшего брата.

— И они… они стали любовниками?

В этот самый момент Марьотто понял, сколь возвышенными словами отец Пьетро изложил историю о преступной любовной связи.

— Как-то раз они вместе читали сказание о Ланцелоте и Джиневре. — В темноте лицо Джаноццы было так близко, что Мари с трудом подбирал слова. — Они… я не умею рассказать красиво, как Данте… Они были так потрясены этой историей, так тронуты чувствами влюбленных и прекрасным слогом, что, когда взглянули друг на друга, не смогли… не смогли сдержаться…

Ее губы нашли его губы, а может, наоборот. Поцелуй поначалу был робкий. Марьотто боялся даже дышать. Но губы Джаноццы требовали, и он отвечал им. Их пальцы сплелись в кромешной тьме. Марьотто пил дыхание девушки, губы его скользили ниже, к шее. Джаноцца тихонько — и восхитительно — застонала. Ободренный, Марьотто провел пальцами по шее, по плечу, коснулся груди. Девушка задрожала и пролепетала:

— О Марьотто, Марьотто, будь моим Паоло…

— Моя Франческа! Моя Джулия…

Они подскочили от грохота ударов, обрушившихся на входную дверь. Джаноцца вырвалась и выскользнула из исповедальни прежде, чем Мари успел хоть что-то сказать. Он услышал только, как отворилась и захлопнулась боковая дверь. Гуляки, проходившие мимо главной двери, понятия не имели, сколь сладостный миг разрушили. Весь дрожа, Марьотто присел на краешек стула.

«Господи, что, что мне теперь делать?»

* * *

Джаноцца, лавируя в толпе гуляк, устремилась к палаццо, куда ее немедленно впустили. Она взлетела по ступеням и перевела дух только у двери крохотной комнатки, примыкавшей к покоям Гранде. Девушка скользнула в ярко освещенный проем, приготовившись выслушать заслуженную тираду от бесчувственной горничной.

Действительно, в комнате кто-то был. Но далеко не горничная. Скрючившись в кресле, уронив голову в руки, неловко вывернув ноги, сидел красивый молодой рыцарь. Он прижимал к лицу ладони, точно боялся, как бы оно не отвалилось. Едва Джаноцца закрыла за собой дверь, рыцарь поднял голову.

Марцилио да Каррара, хмельной и мрачный, мутными глазами воззрился на еле переводившую дух девушку.

— Итак, дражайшая племянница, может, расскажешь… расскажешь, где тебя черти носили?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Верона, 10 февраля 1315 года