— Вообразите, что читаете книгу — любую книгу. Автор создал прекрасную поэму, в его голове была полная, детальная картина того, о чем он писал. Допустим, автор говорит о небе, затянутом облаками. Вы, читая, все представляете по-своему. Там, где автор имел в виду белые пушистые облака, вам видятся грозовые тучи. Нельзя сказать, что вы не правы — эту картину породило ваше воображение. Однако автор говорил не о том. В процессе чтения меняются как литературное произведение, так и читатель. Точно так же все происходит, когда вы пытаетесь читать по звездам. Астрология — это наука в той же степени о человеке, в коей о небесных сферах. Недостаточно просто наблюдать звезды. Нужно уметь правильно истолковать ход небесных тел. От этого истолкования зависят судьбы как отдельных людей, так и целых народов. Кангранде слушал с явным интересом.
— Получается, Создатель дал каждому из нас собственную песню, мы же должны хорошо ее исполнить?
Какой-то синьор, устав от умных разговоров, стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу.
— Не позор ли, о великий Капитан, что твое пение обратило в бегство твоих же собак?
— Пассерино прав! — раздалось в толпе.
Кангранде рассмеялся первый, вдобавок громче всех, но и смеясь, глаз не сводил с Данте.
— Так что же, поэт? Я прав?
Ему нужна правда? Или это вызов? А может, он решил еще раз испытать Алагьери?
— Прекрасно сказано, мой господин. Судьба зависит от двоих — от Господа, который начертал путь смертного на небесах, и от смертного, который читает божественные письмена. Господь ничего не утаил от нас… но достаточно ли мы умны, чтобы понять Его?
Аббат Сан Зено открыл было рот, чтобы продолжить дискуссию, тем более что желающих опередить его не наблюдалось, однако Кангранде, похоже, наскучила беседа. Обернувшись к своему шуту, Большой Пес сказал:
— Мы тут столько говорили о поэзии, что мне захотелось послушать стихи. Давай, негодник, потешь нас, да не затягивай, а то обедать пора.
Шута Пьетро тоже видел ночью. Эмануэле ди Саламоне деи Сифони, более известный как Мануэлло Джиудео, еще более известный как Жид Мануил, циник и сводник, без него не обходился ни один праздник при дворе Кангранде. Шут поклонился, что само по себе уже было комично. Бог знает откуда появились трехструнная скрипка и смычок. Карлик заиграл джигу. То, что гостям предстояло услышать в исполнении Жида Мануила, явно не имело отношения к высокой поэзии. Шут подпрыгнул — бубенцы на рукавах зазвенели в такт музыке — и затянул на махровом веронском диалекте:
Жид Мануил пел басом, пародируя солдат, и стены отзывались одобрительным эхом. Вдруг он развернул плечи и пошел, сильно выворачивая ноги носками наружу, как Кангранде. Капитан сотрясался от хохота, на глаза ему навернулись слезы. Потом седой аббат топал по мраморному полу в такт музыке. Борзая Кангранде следила за ногами шута, готовая напасть.
Пьетро от души веселился, слушая песню; веселились и остальные гости. Вдруг юноша спохватился: куда пропал его новый друг? Марьотто обнаружился рядом со старым Монтекки. Поза юноши красноречиво свидетельствовала: ему досталось на орехи.
Шуту хлопали все громче. Он раззадорился и плясал теперь не на пятачке в центре лоджии — нет, каждый его следующий круг был шире предыдущего, толпа постепенно отступала, освобождая Эмануэле место для пляски. Шут изображал рыцарский турнир. Данте, все это время вежливо любовавшийся рекой, вздрогнул, когда мимо него пронесся взмокший карлик.
Пьетро улизнул от отца и пробрался к Марьотто.
— Что случилось? — прошептал он.
— Я пропал. Я должен был встретить сына еще одного знатного человека. — Марьотто покачал головой. — А похож он…
Без труда распознав в интонации юного Монтекки снобизм, который, впрочем, совсем его не удивил, Пьетро переспросил:
— Так на кого он похож?
— Смотри сам. Вон, видишь? — И Марьотто указал на упитанного молодого человека, с интересом слушавшего разговоры о войне. Молодому человеку тоже нравилась песня — он притопывал и прихлопывал, причем довольно громко.
— Он из Капуи, — шептал Марьотто. — Его отец намерен перенести семейное дело в Верону.
— Какое еще может быть дело у благородной семьи? Я-то думал…
— Не ты один. Благородство обошлось им в кругленькую сумму.
— Понятно.