Короли Вероны

Застопорившаяся атака — еще полбеды; настоящая беда состояла в уязвимости армии. Падуанцы не только не выставили постов, но и сняли боевое снаряжение. Даже самые знатные всадники предпочли предаться утехам низших чинов. Лишь несколько воинов оставались при оружии. Граф с отвращением наблюдал невоздержанность падуанцев. Пожалуй, тут не повредили бы специфические методы Асденте, которыми он приводил в чувство солдат, забывших свой долг. По-хорошему эти люди уже не понимали. У Понцино, думал Бонифачо, кишка тонка, чтобы быть полководцем — он слишком заботится о своей чести. Нелепой ошибкой казалось графу пребывание Понцино на посту главнокомандующего. Такой пост человек с совестью занимать не должен.

Винчигуерра да Сан-Бонифачо приблизился к одному из командиров армии Падуи. Джакомо да Каррара, по мнению графа, мог прекратить это безобразие. Каррара беседовал с Альбертино Муссато, историком и поэтом. Что бы ни говорили о враждебности между семействами Каррара и Муссато, сейчас их представители выражали взаимное дружелюбие. Правильный ход со стороны да Каррары. С писателями лучше дружить, а не враждовать.

Каррара был замечательным в своем роде человеком. Еще три года назад против Пса объединились пять знатных семейств. Через год в результате интриг два семейства исчезли как со сцены, так и с лица земли. Да Камино уехал, чтобы вступить в права над городом Тревизо, Нико да Лоццо перешел на сторону врага. Невозмутимый, непроницаемый Каррара, или «Il Grande», остался в гордом одиночестве. Именно он усмирял Падую после переворотов, что произошли год назад. Уже три месяца граф пытался разгадать мысли да Каррары, однако лицо последнего все это время, как, впрочем, и сейчас, выражало полное спокойствие.

Граф не стал утруждать себя поклоном — он просто вмешался в разговор:

— Пора наступать, иначе мы потеряем целый день.

— Ту же мысль сейчас выразил Альбертино, — кивнул Каррара. — Только ему понадобилось больше слов.

Муссато фыркнул.

— Надо сделать так, чтобы Понцино убрался из виду, — продолжал граф, обращаясь к одному Карраре, — и тогда объявить его приказ.

— Он разве что-то приказал? — удивился Муссато.

Каррара усмехнулся.

— Мессэр Винчигуерра имеет в виду, что исчезнувший из виду Понцино не сможет доказать, что он ничего подобного не приказывал.

Муссато вскинул голову.

— Что, если Пес уже здесь?

— Есть сведения от шпионов. Пес сейчас на свадьбе племянника, а его марионетка, Баилардино да Ногарола, уехал в Германию просить помощи. В Виченце остался только брат Баилардино, Антонио да Ногарола.

— А также нечестивая Катерина, сестра Пса, из одного с ним помета, — прошипел Муссато.

Граф оттеснил поэта плечом и встал перед Каррарой.

— Вас, синьор, он послушает.

В разговор вмешался молодой голос:

— А если мы его загоним в шатер, кто тогда даст приказ?

Марцилио да Каррара, смуглый красавец, вырос рядом с дядей. Он смотрел графу прямо в глаза, и молодое лицо его постепенно омрачалось подозрением.

— Марцилио. — Голос старшего Каррары звучал предупреждающе. — Граф Винчигуерра совершенно прав.

— Граф Винчигуерра — веронец, приспешник Кангранде!

Джакомо снова произнес имя племянника, на сей раз укоризненно. Однако граф не нуждался в защитниках. За свою честь он и сам мог постоять.

— Да, я веронец, — спокойно подтвердил он. — И считаю это название самым почетным титулом. Мои предки еще во времена первой Римской республики смешали с грязью твоих. А вот слово «приспешник» ты зря произнес, юноша. Я не приспешник. Я не служу никому, а тем более этому выскочке, этому узурпатору. Я потомок древнего рода. А если ты еще раз назовешь меня сторонником Скалигеров, боюсь, на тебе твой род и прервется.

Помрачневший Джакомо да Каррара натянул поводья.

— Марцилио, мы все здесь для того, чтобы свергнуть Кангранде. Стало быть, мы союзники. Хватит болтать. Пора приниматься за дело.

Бонифачо надел шлем, перешедший к нему по наследству еще от деда. Заостренный кверху и лишенный плюмажа, он по иронии судьбы очень походил на шлем Кангранде. Забрало не опускалось, а закрывалось с двух сторон, как ворота. В шлеме граф странным образом смахивал на собор с широким куполом и облезлым посеребренным шпилем. Бонифачо застегнул забрало, словно дверь захлопнул от недоброго взгляда Марцилио, и бросил:

— Поехали.

С молчаливого согласия старшего Каррары они в конце концов убедили Понцино возвратиться в шатер и там без помех оплакивать погибшую честь. Затем граф и Гранде появились перед армией и огласили «распоряжения подесты». Наконец воины принялись за дело — сломали ворота во внешней стене, выставили караульных пусть не в самом пригороде, но хотя бы по периметру лагеря.

Граф отобрал несколько человек для сноса южных ворот Сан-Пьетро. Он решил, что легче снести ворота, чем сделать отверстие в крепостной стене. Для этого понадобится меньше людей. Граф знал: воины не любят работать.