По облику итальянского города можно судить о почве, на которой он стоит. Породы, залегающие в окрестностях, придают каждому городу свой характер. Так, в Вероне большинство зданий выстроено из розового мрамора и кирпича, в Падуе — из мрамора и камня. В Сиене преобладал темно-красный цвет, в Болонье — терракота, а в Ассизе — ярко-розовый, он же лососевый. В Венеции, в силу местоположения, использовались все перечисленные виды минералов; каждый дом стоил целое состояние.
Флоренция, сама себя провозгласившая источником свободы, была построена из коричневого камня и глиняной черепицы; последняя придавала городу строгий вид. В отличие от других городов-государств, Флоренция не практиковала культ личности — она являлась городом идей. «Мать всех свобод» занимала площадь 1,556 акра, была окружена тремя стенами и насчитывала около трехсот тысяч жителей.
Родной город Данте Алагьери раскинулся по обоим берегам Арно. С севера потянуло свежим ветром. По небу, быстро сгущаясь, бежали тучи. Однако людей, заполнявших улицы (день был базарный), теснившихся в переулках, останавливавшихся в тени балконов и деревьев, только радовал близящийся дождь. Все устали от жары. Флорентинцы шутили, торгуясь с представителями всех возможных гильдий, и старались найти наилучшее применение своим драгоценным флоринам.
Государственная валюта Флоренции считалась одной из самых твердых в мире, возможно, потому, что прославляла не короля, не папу, не императора, а сам город. На одной стороне монеты изображалась лилия — символ Флоренции, на другой — Иоанн Креститель, святой ее покровитель. По этой причине флорин не менял облика во время осад, мятежей и переворотов; в первозданном виде ходил он по рукам аристократов и простолюдинов, а экономика Флоренции росла астрономическими темпами.
Один владелец лавки вовсе не ставил себе целью вытрясти из покупателя последний флорин. Звали этого достойного человека Моссо, а в лавке его продавались книги. Недаром лавка считалась одной из лучших в городе: она представляла собой не просто шатер, а прочный деревянный прилавок с навесом, который за умеренную плату поднимался каждое утро и опускался каждый вечер. Товар синьора Моссо требовал особой защиты от погодных явлений. Имелись у него и дешевые оттиски, но в основном синьор Моссо держал книги рукописные, старательно исполненные мастерами-переписчиками. Разумеется, на такие книги и цена устанавливалась соответствующая — например, копия Библии стоила небольшого состояния, и лишь очень богатые синьоры могли ее приобрести. Что было весьма разумно, поскольку лишь они знали по-латыни.
Причина, по которой синьор Моссо никогда не препирался с клиентами, стояла сейчас непосредственно перед ним. Никто не заподозрил бы в этой хрупкой фигурке представителя поэта, книги которого, по всем прикидкам, не должны были хорошо продаваться. Не зная, с чего начать, синьор Моссо начал с погоды.
— Облачно сегодня. — Последовала пауза, затем тема получила развитие: — Я слыхал, на севере ливмя льет.
Однако представителя интересовала отнюдь не погода.
— Как идут продажи?
— Отлично идут. Да что там отлично — великолепно, лучшего и желать нельзя. Если так будет продолжаться, через неделю у меня товара не останется.
— Вот видите! А вы еще мне не верили.
Моссо жестом охладил представительский пыл:
— Да, но…
— Говорили же вам: заказывайте побольше.
Владелец книжной лавки прикусил язык. Что обычно советуют настырным представителям кого бы то ни было? Конечно, освежиться в водах Арно. Синьор Моссо понял, что этот ответ не подходит. Он заставил себя кивнуть:
— Говорили, как же, помню.
Представительский взгляд упал на дорогую книгу с гравированными застежками на переплете.
— Это случайно не новое издание Паолино Пьери?
— Да, это его «Хроника», — не без гордости произнес Моссо. Отодвинув юнца-помощника, он проскользнул к концу прилавка, поближе к представителю. Синьору Моссо следовало теперь попросить еще экземпляров. И он, и представитель это знали. Спрос был огромный — в день разлеталось до сотни книг! Синьор Моссо продал почти все, что у него имелось; хуже того — в это самое время наверняка незаконно изготавливались копии. Он должен, просто должен получить еще больше.
Однако гордость синьора Моссо почему-то была уязвлена, и он решил подойти к просьбе кружным путем.
— Чего я никак в толк не возьму, так это почему все прямо помешались на этом произведении. В нем ведь и нет ничего, кроме оскорблений нашего города.
— Не скажите. Оскорблениями автор не ограничивается. — «Хроника» была отложена, а вместо нее раскрыт кожаный переплет «Gesta Florentinorum».[27]
— Вот, к примеру, что он пишет о Фиесоле. Это же камень в наш огород.
— Странно, что вы заметили.
Синьор Моссо вскипел. Когда он заговорил, в голосе его слышалось презрение.
— Чего стоит хотя бы это растение, что растет из их дерьма — извините, прямо так и написано — и превращается в гнездо злобы, или как его там. Превращается в…