Короли Вероны

Под смех и язвительные замечания подали первую перемену. Некоторое время все были заняты репой, запеченной в золе и политой соусом из специй, сыра и сливочного масла. Пьетро обрадовался такого рода смене деятельности. Ему было крайне неловко в компании титулованных особ; более же всего юношу раздражал младший Каррара — единственный его ровесник и вообще во всем равный ему человек волком глядел через стол.

Джакомо прожевал и указал ножом на Данте.

— Объясните, маэстро Алагьери. Вы ведь были преданным гвельфом, не так ли?

— Разве к белому гвельфу применимо слово «преданный»? — встрял Марцилио.

Не обращая внимания на племянника, Гранде продолжал:

— А теперь вы живете при дворе стойких гибеллинов и поддерживаете императора. Признаю, изгнание и меня восстановило бы против моей родины; понимаю: плохой Папа кого угодно способен настроить против Церкви; но скажите, неужели вы действительно верите в то, что император не должен подчиняться Папе?

— Да.

— Боже, — пробормотал Асденте, красноречиво закатывая глаза в сторону своего соседа Дандоло. — Вот и до Папы добрались.

— Ведь и война на этой почве началась! — воскликнул Марцилио да Каррара.

— Вовсе не на этой, — проворчал Асденте. — Война как война, из-за земель и налогов.

— По-моему, вы недооцениваете людей, — произнес венецианец Дандоло. — Верно, для некоторых главное деньги. Но для очень многих спор между императором и Папой является достаточным поводом к войне.

Кангранде поднял указательный палец.

— Обратите внимание, синьоры, так говорит гражданин государства, не имеющего политических позиций. Вы, Пес Дандоло, несомненно, политик из политиков.

— Он прав, — сказал старший Каррара, откидываясь на стуле и обращаясь к Данте. — Это повод к войне для людей вроде меня. Скажите, маэстро, обходите ли вы аргументы, выдвинутые в Книге Бытия? В ней написано, что есть два светоча, большой и малый, для дня и для ночи. Наука говорит нам, что малый светоч отражает лучи большого. Следовательно, если солнцем считать Папу, а луной — императора, последний должен получать власть от первого.

Данте улыбнулся в бороду и проглотил кусок репы.

— Это общий аргумент. Советую вам расширить горизонты. Господь в своей мудрости дал человеку двойственную природу. В человеке поровну божественного и земного. Власть Папы простирается на божественное в человеке — на его душу, на его дух, однако Папа не может управлять бренным в людях. Для этого есть император.

— А разве плоть не подчиняется душе?

— Не обязательно. Плоть бренна, это правда — мы стареем и умираем, — дух же не знает тления. Плоть и дух изначально разделены, следовательно, Господь ставил перед нами две задачи: Beatitudenem Huis Vitae et Beatitudenem Vitae Eternos. Я считаю, что власть императора должна происходить от Самого Господа, потому что императору поручено защищать мир и порядок во время краткого пребывания людей на земле. Именно облеченными во плоть мы можем доказать нашу веру. Задача императора важнее, чем задача Папы, — ведь как человек, так и его разум может полностью раскрыться только в условиях продолжительного мира. Лишь в том случае, если миром правит один человек, наделенный властью непосредственно от Бога, человечество способно достичь покоя, необходимого, чтобы возвратиться в блаженное состояние, как до грехопадения.

Марцилио да Каррара усмехнулся:

— Интересно, который из демонов внушил вам этот бред?

Все остальные гости, включая дядю Марцилио, поджали губы.

— Бред? — вмешался Пьетро. — Хотел бы я послушать, какие аргументы в защиту продажности Церкви приведешь ты. Вряд ли они будут звучать убедительнее, чем слова моего отца.

— Я языком молоть не привык, — фыркнул Марцилио. — За меня говорит мой меч.

— Все знают, что это не так, — парировал Пьетро. — Будь ты хоть вполовину так же хорош в честном бою, как в хвастовстве…

— Мой господин, — произнес Данте, повернувшись к Кангранде и водя рукой у собственного носа, будто отмахиваясь от насекомого. — Не прикажете ли принести еще одну жаровню? А то здесь два комара зудят. Хорошо бы их выкурить.

— Нет уж, в зале и без того у некоторых кровь кипит, — сказал Гранде, метнув на племянника взгляд, не обещающий ничего хорошего. Марцилио вспыхнул и прикусил язык. Пьетро сверлил его глазами, изо всех сил стараясь казаться уязвленным.

Асденте с явным удовольствием наблюдал за перепалкой Марцилио и Пьетро.

— Эх, молодость, молодость! Из юношей получаются самые лучшие солдаты. Им силу девать некуда!

— По-моему, дело в том, что в юности каждая малость имеет значение, — промолвил Пассерино Бонаццолси, отодвинув тарелку и облизав пальцы. — Любая кротовина представляется горой.

Гранде улыбнулся.

— В таком случае мои соболезнования веронцам — ими самовластно управляет юнец. Слава богу, в нашей Падуе все иначе.

Кангранде расплылся в улыбке.

— Хоть я и молод, во мне мудрость Соломонова, потому от меня исходит истинный, а не отраженный свет. И вдобавок мой собственный.