Они ночуют в пустых конюшнях близ шоссе. Она встает до рассвета, в темноте. Прислушивается: все спокойно, собаки молчат (спят, а может, решили, что охранять больше не имеет смысла). Она выходит на шоссе и смешивается с толпой немцев.
Мария Хункерт
Она отдает знакомой Эдиты остатки золотого моста. Взамен получает немного денег, короткое, но теплое платье и моток веревки. Обвязывает веревкой талию и бедра — получается вполне приличный пояс для чулок. Немножко торчит из-под платья, но под пальто все равно не видно. Муж знакомой относит ботинки в ремонт. Теперь можно трогаться в путь.
Она едет на вокзал Гёрлитцер. В кассе требуют разрешение на выезд, его можно получить в национал-социалистическом союзе немецких женщин.
Она идет в этот женский союз и объясняет: она фольксдойч, шла с беженцами, во время налета потеряла сумочку с документами, ее зовут Мария Хункерт. Немецкие женщины верят, и теперь она может купить билет до Вены.
Пересадка в Дрездене. Вечер. Беженцев встречают мальчики из гитлерюгенда. Помогают нести вещи, усаживают в грузовики. Один парнишка спрашивает, где ее багаж.
— Долго рассказывать, — отвечает она со вздохом.
— Понимаю, — шепчет мальчик. — Вы пережили настоящий ад, правда? — и сочувственно сжимает ее руку.
В школьных классах приготовлены кровати. Она получает кофе, хлеб, чистое полотенце и ложится спать. Утром всем выдают на дорогу бутерброды
В дешевом венском отеле она снимает номер на три дня — расплачивается папиросами
Циммерман
Заведение принадлежит господину Циммерману (это следует из надписи во всю стену: «Господин Циммерман напоминает своим гостям о том, что приборы и посуда являются его исключительной собственностью»). Она садится за стол. Подходит официант. Она заказывает две тарелки супа, две порции мяса, два десерта… Официант вырезает купоны из карточек и спрашивает, в каком порядке подавать.
— Всё сразу, — просит она.
— Всё сразу? Вы очень голодны, верно? — улыбается официант.
Надо бы улыбнуться в ответ, но пока не вставлены зубы, она не может. Это ей еще повезло с прикусом — губа прикрывает верхние зубы. Но улыбаться все равно нельзя.
Официант приносит еду — теперь весь стол уставлен тарелками.
— А приборы? — кричит она ему вслед. — Вы забыли приборы!
— Не забыл, — объясняет официант, — просто вы в пальто. Пожалуйста, сдайте пальто в гардероб — столовые приборы выдаются только по номерку из гардероба. Знаете, сколько иностранцев шатается по Вене? Французы, итальянцы, поляки, югославы… И каждый так и норовит что-нибудь у нас стянуть… Но вас ведь не затруднит отнести пальто в гардероб?
Она не может отнести пальто, потому что из-под платья будет видна элегантная веревочная конструкция.
Она не может есть руками, потому что все станут на нее смотреть.
Она уже готова расплакаться.
Из-за соседнего столика поднимается мужчина. Подзывает официанта. Что-то ему говорит. Официант забирает грязные приборы и приносит чистые, в белой крахмальной салфетке. Мужчина кладет их перед ней и, поклонившись, говорит, что неподалеку есть очень симпатичное кафе. Не согласится ли она выпить после обеда чашечку кофе?..
Она старается не набрасываться с жадностью на еду.
Старается пользоваться ножом и вилкой.
Старается помнить, что нож держат в правой руке, а вилку — в левой…
Мужчина отдает грязные приборы и ждет, пока ему вернут гардеробный номерок. Она встает из-за столика и поспешно покидает заведение господина Циммермана. Вынимает из кармана обрывок газеты («Требуется молодая энергичная женщина, срочно») и еще раз читает адрес.
Императорский торт
Старая дама, опирающаяся на трость, интересуется, что она умеет делать.
— Все, — отвечает она не задумываясь. — Убирать, готовить, стирать, и еще французский язык знаю.
— А как насчет тортов? Сумеете испечь Keisertorte?
Увы. Императорский торт она испечь не сумеет. Даже рецепта не знает. Хотя Buchten, булочки с вареньем, могла бы, добавляет она поспешно.
Дама очень удивлена: она не умеет печь торты и надеется получить место в венском доме?
— Мадам, — обращается она к старой даме и умолкает, сама не зная, что, собственно, хочет сказать. — Мадам, — повторяет она и слышит свой голос, произносящий монолог о конце света. — Мир рушится. Мир умылся кровью и слезами, — она надеется, что правильно выразилась по-немецки, — а вы, мадам, не можете обойтись без тортов?!
Дама выслушивает ее очень внимательно, не перебивая.
— У тебя, детка, симпатичная мордашка, — говорит она наконец. — И говоришь ты очень интересные вещи. Но Keisertorte печь не умеешь, — и черной лакированной тростью указывает на дверь.
Schwester[32]