Коромысло Дьявола (СИ)

А все потому, что целых восемь лет занимается боевыми искусствами. Чему его воспитанник страшно завидовал:

"Эх, мне бы так научиться! Легко и непринужденно…"

Оттолкнувшись от этой мысли проницательный Ваня пришел к выводу, что учитель таки его засек с планшеткой под одеялом.

"Вошел в наш дормиторио, не скрываясь. Но сделал, как говорится по-испански, виста горда, толстое зрение, то есть вид, будто ничего не заметил.

Правильно, Фил Олегыч. Я и так с рассветом встаю. Раньше, чем надутый мажордом дон Хорхе молодых кабальерос будить приходит.

В сиесту, пока Тим с Бобом дрыхнут без задних ног, я тоже без помех могу читать…"

Впервые в жизни Ваня просыпался сам без будильника, понуканий няньки, бонны или матери. Самостоятельно вставал, умывался, чистил зубы и выходил в патио делать зарядку.

Ни одного разика ему не приснилось что-нибудь беспросветно злое и нехорошее. Здесь у него только хорошие и добрые сны. Приятно вспомнить…

Завтрак в него силком никто не заталкивает. А кофе с печеньем на кухне у повара-китайца Чжана "сьемпре пожалуйста, пор фавор, сеньорито, пли-и-з, мистэ…

Поесть хорошо потом, когда ланч, альмуэрсо по-мексикански…"

Одно плохо, рассуждал Ваня, его дальние техасские родственники читать ни фига не умеют. Вернее, тупо читают по-английски от сих до сих, чего им положено по школьной программе. О книгах с ними не поговоришь, не поспоришь…

Зато Тима с Бобом можно послушать, как и чему они учатся в хай скул, в их американской школе.

"Верно говорил Фил Олегыч: жизнь-то у них тут точно как в голливудском кино. И в Хьюстоне, и здесь в асьенде. Как будто понарошку идет… Мустанги, ранчо, ковбои… Индейцев, правда, давно перестреляли…

Жалко, Тимми и Бобби в сай-фай фишку не рубят — не догоняет малышня. Бластера от скорчера не отличают…

А кобылка Долли… она ничего… кроме тупоумной фэнтези не признает. И нос задирает, Лолита мексиканская…"

Одноименное произведение Набокова Ваня невозмутимо прочел. О том, чего хочется сеньорите Долорес теоретически догадывался.

Тогда как практически она ему надменно, цедя сквозь зубы, на днях пояснила: крайне непристойное имя Лолита ее устраивает еще меньше, чем техасская кличка Долли.

Она — Долорес. И точка, сеньорито мио.

"Пунто финаль, Хуанито. Энтьендес, омбре?"

Парень Хуанито все понял. Хотя твердо решил: надо обязательно попросить Фил Олегыча возобновить занятия испанским. Можно и оглоедов Тима с Бобом привлечь за компанию.

"Не то как станут его, таф энд кул бой, крутого парня фром Бьелораша считать несчастным ботаном и зубрилой недоученным.

Каникулы, вэкэйшн у них, понимаете ли… Каникуляры, из рака ноги…"

С просьбой Вани его учитель, как и следовало ожидать, недолго думая, согласился.

"Почему бы и нет? Бог учебно-воспитательные труды любит…"

Не замедлил и выдать очередную порцию мудрых наставлений. Как положено, в доступной форме.

— Понимай, Иван, чтобы верить… В идеале… Пускай не всему и не всякой материалистической глупости… Людям свойственно бездумно принимать на веру то, что им мнится материальным, вещественным, но в реальности не доверять идеальному, духовному…

Возьмем, к примеру, твои книжки, сай-фай, какую ты любишь читать на сон грядущий. Фантастика — вещь, конечно, хорошая, ежели с наукой и правдой жизни соотносится. Но так бывает далеко не каждый раз.

Скажи, брат ты мой, сколько раз ты встречал у разных писателей-писарчуков, будто люди в удивлении постоянно задирают вверх именно одну бровь?

Вспомнил? Ага, довольно часто. У некоторых обалдуев чересчур…

Теперь пошли к зеркалу в холле и посмотрим, как у нас с тобой получится поднять бровь. Давай, так сказать, удивимся литературно, как в массовой культурке принято…

Пару минут ученик и учитель старательно, серьезно пытались задействовать лицевые мышцы, пробуя поднять одну бровь и не трогая другую. Корчили друг другу и зеркальным отражениям уморительные рожи, закатывали глаза, лоб морщили, брови сводили, разводили, супили, чуть ли не шевелили надбровными дугами.

Однако же задрать вверх одну бровь ну никак у них не получалось. Удивляйся, ни удивляйся…

В конце концов оба не выдержали глупости таковского клоунского занятия, стали давиться смехом и безудержно, неукротимо расхохотались.

В приступе хохота Филипп присел на корточки, вытирал кулаком глаза, а Ваня, обычно хмурый и серьезный, свалился на пол и, держась за живот, дрыгал ногами.

— Во, Иван, не в бровь, а в глаз. В мимику, из рака ноги.

Сногсшибательно…

Зато у всяких разных писателей, Вань, герои еще умеют складывать обе брови домиком, поводить бровью, вскидывать ее, вздергивать, заламывать и выгибать поэтической дугой, — учитель возобновил дидактическое литературоведение.

— И никто в анатомиях не знает, для чего та бровь вздернута, как заметил один умный русский автор исторических романов.

Видать, брат ты мой, не получится из нас с тобой по-настоящему сказочных литературных героев. Конституция не позволяет и мимические мышцы.