Схватив его ладонь, она сжала ее, когда схватки возобновились. Его рука, теплая и крепкая, помогла ей пережить еще один приступ.
— Я должна исповедоваться в тяжком грехе, — сказала она едва слышным голосом.
Священнику пришлось поднести ухо к ее рту, чтобы разобрать ее слова.
— Не волнуйтесь, миледи, — сказал он, перекрестив ей губы. — Я уже отпустил все ваши грехи. Нет надобности об этом говорить.
Она с благодарностью улыбнулась. Теперь ей лишь остается молить о прощении своего ребенка, которого она так и не смогла родить, так как, несмотря на все старания Маргот и ее собственную решимость, сил у нее почти не осталось. Она снова закрыла глаза, но сон ее в очередной раз оборвался приступом.
Теперь рядом с ней были Маргот и Уаймарк, и Эмма, вцепившись в их руки, кричала, пытаясь вытолкнуть из себя боль.
— Да, вы должны тужиться, — произнесла Маргот таким же хриплым голосом, как и у нее самой. — Давайте! Уже скоро!
Они стащили ее с кровати и усадили на стул для родов, и из какого-то тайника внутри нее, о существовании которого Эмма даже не подозревала, неожиданно пришли свежие силы. Сжимая руку Уаймарк, она тужилась, поощряемая Маргот. Ей казалось, что время, так долго не двигавшееся с места, теперь полетело, когда она последним невероятным усилием наконец вытолкнула на свет Божий свое дитя. Она услышала плач младенца, и голос Маргот, словно донесшийся откуда-то издалека, вернул Эмму из окутывающего ее тумана бессилия.
— У вас сын.
В следующую минуту Эмме в руки вложили крохотный сверток, издающий пронзительный писк, и она сквозь пелену слез глядела на это маленькое чудо — ребенка. Ей уже несколько раз доводилось видеть новорожденных, но этот был вопиюще мал, как ей показалось. При этом он выглядел достаточно энергичным, краснолицым и яростно вопил из-за того, что его вытолкнули в этот незнакомый ему мир.
— Он выживет? — спросила она озабоченно.
— Он очень маленький, ничего не скажешь, — отозвалась Маргот. — Но легкие у него в порядке, и на вид он вполне здоров. У кормилицы он быстро поправится, миледи.
— Никаких кормилиц, — прошептала Эмма. — Я сама его буду кормить.
Она никому не доверит заботу о собственном сыне, так как все ее будущее завист от него. Он объявлен преемником короля, и врагов у него тьма. Ее задача — защитить его и подготовить к той роли, которую ему предстоит сыграть.
Эмма коснулась макушки младенца легким поцелуем, а затем восхищенно наблюдала, как он, найдя губами ее грудь, принялся сосать.
— Ты самое прекрасное существо из всех, каких я когда-либо видела.
Она вздохнула и поняла, что ее уже переполняет ошеломляющей силы любовь к нему. В свете этой любви Эмма по-иному взглянула на деспотическое требование клятвы в Хедингтоне.
Пока она была беременной и беспомощной, попытка Этельреда ослабить своих предполагаемых врагов, объявив своего будущего сына преемником, представлялась Эмме мечом, приставленным к ее горлу. Но теперь она — мать единственного сына Этельреда, рожденного коронованной супругой. Теперь у нее будет больше власти, чем она могла надеяться, и, вне всякого сомнения, больше, чем Этельред рассчитывал ее дать. Эмма не просила его об этом, и все же семена будущего были вложены в ее ладони. Ее задача теперь — взрастить их ради своего сына.
— Нужно сообщить об этом брату, — сказала Эмма Уаймарк.
Она должна послать ему весточку о том, что у нее родился сын, наследник английского трона. Если она попросит, Ричард пришлет ей еще гвардейцев, солдат, преданных ей лично.
— И оповестите короля о том, что Господь и его жена подарили ему еще одного сына.
Глава 42
В день Богоявления на состоявшейся в Хедингтонском дворце торжественной церемонии королевскому двору в первый раз был показан этелинг Эдвард, сын короля Этельреда II и королевы Эммы. В большом зале дворца толпились епископы и аббаты, самые верные тэны короля, их жены и дети, а также их прислуга. Все сгорали от нетерпения увидеть молодую королеву и ее ребенка, которого Этельред объявил своим преемником.
Леди Эльгива, как и подобало дочери могущественного элдормена Нортумбрии, стояла у стола прямо у монаршего престола, с братьями и отцом. Она смотрела на царственную чету, поражаясь показной сплоченности королевского семейства. Она не сомневалась в том, что в этом зале не найдется никого, кто мог бы в нее поверить, но зрелище впечатляло.
Королева стояла по правую руку от короля, а за ней торжественно выстроились три дочери Этельреда. Старшая, Эдит, дерзко взирала на собравшихся в зале вельмож, приподняв одну бровь, словно оценивая каждого из них. Эльфгифа явно скучала, борясь с зевотой. Вульфхильда вертелась на месте, то и дело с любопытством вытягивая шею вперед, чтобы посмотреть на младенца у Эммы на руках.