Корона Героев

В той части замкового двора, куда выходили ее окна, продолжалось движение. Она видела новых конных гонцов и двух скороходов в форме королевских войск с красным знаком подразделения на левом предплечье, означавшим принадлежность к обозной службе. Снаряжение королевского отряда для похода на запад происходило в темпе стремительном, плавно переходящем в панический. Обычно-то, когда жизнь шла своим чередом, Аэрин за день видела из окна спальни не больше одного случайного бездельника-придворного.

На подносе что-то резко загремело, и за спиной раздался вздох.

— Аэрин…

— Что бы ты ни собиралась сказать, я уже об этом подумала, — буркнула она, не оборачиваясь.

Молчание. Аэрин наконец оглянулась на Теку. Опустив плечи и повесив голову, та смотрела на поднос. Тарелки из толстого фаянса, красивые и изящные, но легко заменимые. Аэрин довольно часто ненароком била посуду, и у нее не было малого Дара, чтобы исправить содеянное.

Она уставилась на тарелки. Пока она была маленькой, все разбитое и сломанное ею чинил Тор, но гордость не позволяла ей просить его о подобной услуге теперь, давно уже выйдя из возраста, когда полагалось проявить умение соединять кусочки вместе и, посмотрев на них королевским одаренным взглядом, заставлять срастись обратно. Покоя душе и мягкости характеру Аэрин не добавляло и то, что она была необычайно крупным и неуклюжим ребенком, рядом с которым вещи, казалось, бились сами собой. Как будто судьба, отказав ей в том, что принадлежало ей по праву рождения, к тому же старалась ни на миг не позволять ей об этом забыть. Аэрин не отличалась чрезмерной неуклюжестью, но настолько уверилась в обратном, что по-прежнему то и дело била посуду просто от ужаса.

Тека еще несколько лет назад втихаря сменила тонкие королевские тарелки на эти фаянсовые, после того как Галанна обнаружила, что красно-золотые, предназначенные для использования только членами первого круга королевского дома, куда входила Аэрин, постепенно исчезают. По этому поводу Галанна закатила одну из своих пресловутых истерик, посеяв смятение среди хафор всех уровней, и выгнала трех самых новых служанок низшего ранга по подозрению в воровстве. А затем, когда переполох достиг такого размаха, что привлек всеобщее внимание, вдруг «обнаружила», что во всем виновата неловкость Аэрин.

— Ты отвратительный ребенок, — сказала она мятежной Аэрин. — Даже если ты не способна, — невыразимая злоба таилась за этим словом, — исправить испорченное самостоятельно, могла бы сохранить осколки и дать одному из нас сделать это за тебя.

— Да я лучше повешусь, — плюнула Аэрин, — а потому вернусь призраком и стану пугать тебя, пока ты не осунешься от ужаса и не потеряешь всю свою красоту, и люди станут показывать на тебя пальцами на улицах…

На этих словах Галанна отвесила ей пощечину, что было тактической ошибкой. Во-первых, Аэрин только того и ждала, чтобы прыгнуть на нее, покатиться с ней по полу, поставить фонарь под глазом и оборвать большую часть кружев с ее расфуфыренного дневного платья (почему-то присутствовавшие при этой сцене и придворные, и хафор недостаточно расторопно оттащили Аэрин от Галанны). А во-вторых, и пощечина, и ее результат напрочь разрушили созданный Галанной образ высокородной дамы, снизошедшей до ничтожной дурочки. По общему мнению (Галанну недолюбливали), этот раунд выиграла Аэрин. Из трех служанок одну приняли обратно, одна получила работу на конюшне, где ей понравилось гораздо больше, а третья, заявив, что не желает впредь иметь ничего общего с королевским домом, даже если за эти слова ее обезглавят как за измену, отправилась в родную деревню далеко от Города.

Аэрин вздохнула. Ей жилось куда проще, когда самой заветной ее мечтой было убить Галанну голыми руками. Разумеется, время от времени ей приходилось участвовать в придворных трапезах, а там еду подавали на тонком фарфоре. К счастью, в детстве ее редко заставляли присутствовать на них, поскольку она там не столько ела, сколько весь вечер сидела, прямая как палка, отчаянно следя за собой (змеиный взгляд Галанны с дальнего конца стола отнюдь не придавал ей уверенности). Зато посуда оставалась цела, а Теку всегда можно было уговорить принести поздний ужин в комнату. На фаянсовых тарелках.

Она подняла глаза на няню, по-прежнему неподвижно стоявшую над подносом.

— Тека, прости, я такая несносная. Ничего не могу с собой поделать. Похоже, это у меня в крови, как неуклюжесть. Зато того, что нужно, нет.

Она подошла и обняла старшую женщину, а Тека посмотрела на нее и чуть улыбнулась.

— Мне больно видеть, как ты… так со всем воюешь.

Взгляд Аэрин непроизвольно метнулся к простому старому мечу, висевшему в изголовье ее кровати с высоким пологом.

— Ты же знаешь, Перлит с Галанной так гадко себя ведут, потому что они сами гадкие…