Корона Героев

Лют умолк, а Аэрин никакие слова на ум не шли. В мозгу билось имя Агсдеда. Миг назад она сказала Люту, что не знает этого имени, но теперь готова была поклясться, что оно таилось в каждой тени еще до ее рождения. Что мать шептала его ей, пока она, Аэрин, была еще в утробе. Что отчаяние, от которого мать умерла, осталось привкусом этого имени у нее на языке. Агсдед, который по сравнению с Мауром, как Маур по сравнению с ее первым драконом. И первый дракон мог убить ее… а Маур убил ее, и жизнь, которую ей вернули, ей не принадлежит. Агсдед, ее родич. Брат ее матери.

Аэрин оцепенела. Даже новые чувства, пробудившиеся после погружения в озеро Грез и начала Лютова обучения, все отказались служить ей, и она застыла, подвешенная в великой пустоте, заключенная туда именем Агсдеда.

После долгого молчания Лют заговорил снова, будто сам с собой:

— Не думал, что твой келар станет так прятаться от тебя. Вероятно, это из-за вреда, который ты причинила себе и своему Дару, наевшись сарки. Наверное, твоя мать оказалась не в состоянии полностью защитить вынашиваемое дитя от столь близкой смерти. Я полагал, тебе известна хотя бы часть правды… полагал, пока не увидел, как ты вышла навстречу Мауру, вооруженная против Черного Дракона всего лишь простым человеческим мужеством и дурацкой верой в действенность третьеразрядного зелья вроде кенета. И тогда я не только понял, как ошибался на твой счет, но и осознал, что слишком поздно спасать тебя от боли, которую причинит тебе твоя простота. Я боялся, что без келара ты не переживешь той встречи. И оказался ужасно близок к правде.

Я был сильно занят, пока ты росла, а я считаю годы иначе, чем вы. И я не присматривал за тобой так, как следовало бы. Как я обещал твоей матери. И опять прошу прощения. Я часто чувствовал себя виноватым перед тобой и ничего не могу с этим поделать.

Я надеялся, ты вырастешь, зная о своем предназначении. Думал, то, что течет в твоих жилах, не оставит тебя в неведении. Полагал, ты распознаешь вещие сны, которые я посылал. Я многое представлял неправильно.

— Келар, может, и пытался мне что-то сказать, — бесцветным тоном произнесла Аэрин, — но как-то неразборчиво. Я, конечно, не сомневалась, что мне не суждено прожить жизнь, какую полагается прожить дочери Арлбета, но это и слепому было видно.

Лют взглянул на нее и увидел дядино имя, словно огненное клеймо, на лице подопечной.

— Если хочешь, — легко сказал он, — я лично отправлюсь с тобой в Город и столкну лбами Перлита и Галуни.

Аэрин попыталась улыбнуться:

— Я запомню это предложение.

— Пожалуйста. И запомни также, что я никогда не покидаю свою гору, поэтому представь, насколько виноватым я себя чувствую, раз предлагаю подобное.

Улыбка Аэрин исчезла.

— Я правда такая, какой была моя мама? — спросила она, как спрашивала Теку давным-давно.

Лют снова на нее посмотрел, и снова на языке теснилось множество возможных ответов.

— Ты очень похожа на нее, — произнес он наконец. — Но ты лучше.

18

Зима для Аэрин пролетела в один миг, несмотря на кошмары о человеке с глазами ярче драконьих, одетом в красный плащ. Снег растаял слишком быстро, и слишком быстро набухли на деревьях первые тугие почки, и первые бойкие лиловые ростки раздвинули сухую прошлогоднюю траву. В воздухе висел плотный, насыщенный аромат, и Аэрин продолжала видеть всякое в тенях краем глаза и слышать высокий смех, не зная, мерещится ей или нет. Порой, слыша или видя нечто подобное, она резко оборачивалась к Люту, который в этот момент нередко таращился в пустоту перед собой с рассеянной и глупой улыбкой на лице.

— Ты ведь на самом деле вовсе не одинок здесь наверху? — сказала она как-то раз и удивилась, ощутив нечто, подозрительно напомнившее ревность.

Лют перестал таращиться в пустоту и серьезно взглянул на ученицу:

— Нет. Но мои… друзья… очень застенчивы. Еще хуже, чем я.

— Все равно я скоро уеду, — сказала Аэрин. — И тогда они вернутся к тебе. Осталось недолго.

Лют ответил не сразу:

— Да. Не так уж долго.

Аэрин вытащила Талатово седло и прочее снаряжение, начистила все и смазала кожу маслом. По ее просьбе Лют выдал ей кусок плотного холста и узкие полоски кожи, и она соорудила простой нагрудник, ибо шейного ремня не хватало, чтобы надежно удерживать седло в прямом положении. А еще она сшила кожаный кошелек для драконьего камня, хранившегося у нее под уголком матраса, и повесила его на шею на шнурке. Она часами терла Талата скребницей, и зимняя шерсть поднималась вокруг них облаками, а Талат корчил ужасные рожи от наслаждения и благодарности.

Однажды в вечерних сумерках Аэрин вошла в серый зал, оставляя мокрые следы, поскольку перед этим смыла с себя изрядное количество белой шерсти и пыли в купальной. В зале был Лют, он разворачивал сверток с мечом. Ткань была черная и ветхая, словно от непомерной старости, но ножны сияли белым серебром, а вставленный в рукоять большой драгоценный камень пылал огнем.

— О-о-о, — выдохнула Аэрин, подходя сзади.