Корона Героев

— Я могу двигаться так же быстро, как и это древнее животное, на котором предпочитаешь передвигаться ты, — раздраженно сказал он. — Для начала, у меня ноги длиннее, хоть их и меньше, а во-вторых, я несу куда меньше поклажи. И прекрати на меня так таращиться.

— Мм, — отозвалась девушка и взлетела в седло.

Однако Лют оказался прав. Они покрыли такое же расстояние, что и Аэрин на Талате со своим воинством за то же время… хотя совместным их путешествие можно было назвать с большой натяжкой. Лют передвигался пешком немного медленнее, чем Талат рысью, но гораздо быстрее, чем тот же Талат шагом, и они весь день играли в догонялки: Лют выкрикивал указания более прямого и быстрого пути, когда мимо проплывал круп Талата, а Талат поворачивал уши назад и фыркал, когда Лют имел дерзость обогнать их.

Фолстца и йериги в тот день мало попадались им на глаза, но вечером, при устройстве лагеря, четвероногое войско Аэрин снова собралось вокруг них.

— Знаете, друзья, — обратилась она к рядам светящихся глаз, — я направляюсь на юг… гораздо дальше на юг, чем ваши дома и охотничьи угодья. Возможно, вам захочется обдумать это, прежде чем вы проделаете многодневный путь вместе со мной.

Хвост одноглазой предводительницы сместился на четверть дюйма. Черный вожак проигнорировал ее слова полностью.

— Никогда не повредит иметь несколько лишних друзей за спиной, — заметил Лют, пристраивая котелок над огнем.

— Они остаются исключительно ради твоей стряпни, — парировала Аэрин, которой обычная дамарская дорожная еда успела изрядно надоесть еще по пути на север.

Лют взглянул на нее из-под полуприкрытых век.

— Я пользуюсь преимуществом при любом удобном случае, — мягко сказал он.

Аэрин обвила его руками, и его ладонь поползла вокруг ее талии.

— Можешь сразу бросать готовку и красить лысую голову серебром, — сказала она.

— Мм, — отозвался он. — Любовь моя, мне кажется, будет только честно предупредить тебя, что нынче вечером я чувствую себя исключительно бодрым и сильным, и если ты решишь снова спать со мной, то спать тебе не придется вовсе.

— Тогда мне не терпится вовсе не спать, — довольным тоном произнесла Аэрин, и Лют рассмеялся и выронил ложку.

Следующие несколько дней пролетели слишком быстро. Аэрин пришлось напомнить себе, что они с Талатом потратили на дорогу от озера Грез до серого плато Агсдеда две недели, поскольку путь домой казался гораздо короче. На пятую ночь она вытащила Гонтуран и показала Люту лезвие с крохотной острой щербиной на нем. Вид покалеченного меча удручал ее почти так же, как некогда вид хромого Талата, бессмысленно стоящего на пастбище.

Видимо, переживания слишком явно отразились у нее на лице, потому что Лют сказал:

— Не смотри так убито. Я с этим разберусь. Хорошо еще, на этот раз мне не придется беспокоиться о том, чтобы сохранить пациента смертным.

Аэрин нерешительно улыбнулась, и Лют коснулся пальцами ее щеки. Она помогала ему, точно выполняя его указания, и на следующее утро в ножны скользнул безупречный сияющий клинок. Но следующие две ночи после этого они с Лютом спали глубоко и долго.

В землях, через которые они проезжали, весна уже полностью вступила в свои права. Трава повсюду стояла роскошная, и летние плоды уже начинали проклевываться сквозь последние лепестки на кустах и деревьях. И Лют с Аэрин видели во всем друзей, а фолстца и йериги были так же вежливы с магом, как и с ней.

Но оба знали, не говоря об этом, когда пришла их последняя ночь, и Аэрин была благодарна ей за безлунность, потому что могла плакать так, чтобы Лют не видел. Наконец он заснул, свернувшись клубком возле нее, одну руку она подсунула под него, а вторую перекинула через его бок, а он прижал ее ладонь к груди и баюкал обеими руками. Аэрин не спала, прислушиваясь к дыханию любимого и звуку вращавшегося над головой небосвода. И когда перед рассветом Лют вздохнул и пошевелился, она нежно вытянула руку из его ладоней и выбралась из-под одеяла. Походила туда-сюда, остановилась возле пепла вчерашнего костра и стала смотреть на Люта в растущем свете.

Одеяло соскользнуло, обнажив его почти до пояса, одна длинная рука лежит на отлете. Кожа его там, где ее никогда не касалось солнце, была белая, почти голубая, как снятое молоко, хотя лицо покраснело и загрубело от солнца и ветра. Аэрин взглянула на собственные руки — по сравнению с ним она казалась розово-золотой, хотя рядом с полнокровными дамарцами выглядела бесцветной, как воск. Откуда же Лют родом? Узнает ли она об этом когда-нибудь? Что он ответит, если спросить? Нет, в это утро — их последнее утро — она не станет спрашивать. А за последние несколько дней, когда вполне можно было спросить, ей и в голову не пришло это сделать. И тут Аэрин ощутила первый осознанный укол расставания.