Корона и эшафот

Заседание 3 декабря, на котором был принят декрет «Национальный Конвент будет судить Людовика XVI», стало поворотным пунктом в истории процесса низложенного короля: вопросы о правомерности, до этого волновавшие совесть народных представителей, так или иначе решены; кончен пролог великой исторической драмы; начинался суд над Людовиком XVI.

III. Допрос Людовика XVI

С 10 августа королевское семейство находилось в Тампле, под надзором Коммуны. Башня охранялась снаружи и внутри стражей, набранной из парижских секций. Сообщение между узниками было свободно; они могли гулять по саду в сопровождении муниципальных чиновников. При короле находился его камердинер Клери, который получал жалованье от Коммуны.

Содержание королевского семейства было хорошо обставлено: стол отличался изысканностью и изобилием — он состоял из двадцати блюд. По требованию заключенных им немедленно доставлялись книги, письменные принадлежности и пр. Первые месяцы заключения король проводил в тесном семейном кругу. Его утро проходило в молитве (Людовик XVI, как известно, отличался набожностью) и занятиях с сыном; послеобеденное время посвящалось прогулке и чтению; по вечерам устраивались игры в пикет и карты, отгадывания шарад и тому подобные невинные развлечения. Образ жизни Людовика в тюрьме показывал, что этот человек был гораздо больше создан для тихого семейного очага, чем для бурной политической карьеры. Родись он в бедной семье ремесленника, Людовик XVI был бы добрым семьянином и честным, хоть и недалеким тружеником; родившись на ступенях трона, он сделался деспотическим монархом и совершенно бездарным политическим деятелем. Природные данные короля шли слишком вразрез с его положением; это противоречие только ускорило гибель его и монархии.

К политическим новостям Людовик XVI был довольно равнодушен; известия о победах и поражениях французской армии, о постановлениях Конвента, казалось, мало его интересовали. После учреждения республики один из комиссаров Коммуны, Манюэль сообщил Людовику об этом событии. «Вы уже более не король, — сказал Манюэль, — вот прекрасный случай сделаться хорошим гражданином». Новость, по-видимому, не произвела на короля большого впечатления. Далеко не так покорна судьбе была королева Мария Антуанетта; она из тюрьмы старалась поддерживать сношения с роялистами. Относительная свобода, которой пользовались узники в первое время, благоприятствовала этому; но впоследствии Коммуна, заметив подозрительные сборища перед Тамплем и условный язык, на котором говорили заключенные, приказала разлучить их и усилить за ними надзор. Вскоре после этого у королевского семейства были отняты всякие острые орудия. «Когда королю был передан этот приказ, — говорит протокол Коммуны, — Людовик XVI добровольно обыскал себя и передал комиссарам различные предметы, находившиеся при нем, говоря, что это все что v него имеется; затем, пожав плечами, он заметил, что напрасно его боятся. Впрочем, он не проявил никакой досады. Потом комиссары спустились в помещение Марии Антуанетты; она была со своей невесткой (принцессой Елизаветой). Она отнеслась к решению Коммуны далеко не так равнодушно. «В таком случае, — сказала она с раздражением, — у нас следовало бы отнять и иголки: ведь ими тоже можно уколоться». Она не остановилась бы на этом, если бы принцесса Елизавета не толкнула ее локтем, приглашая к молчанию».

11 декабря утром королю было объявлено, что в этот день он должен предстать для допроса перед Национальным Конвентом. Около часу дня в комнату Людовика вошли мэр Шамбон и прокурор Коммуны Шометт и громко прочли ему соответствующий декрет. Короля больше всего оскорбило то, что в декрете он был назван Людовиком Капетом. «Меня не зовут Капетом, — возразил он, — это имя одного из моих предков, но оно никогда не принадлежало мне; впрочем, этот поступок только следствие того обращения, которое я поневоле выношу здесь в течение четырех месяцев». Мэр, не отвечая ничего, пригласил короля спуститься. Вся дорога прошла в полном молчании.

Перед появлением Людовика в зале Конвента президент [18]обратился к собранию со следующими словами:

«Народные представители, вы сейчас примените на деле право национального правосудия; вы ответственны перед всеми гражданами республики за твердость и благоразумие, которое вы должны проявить в этом важном случае.

Взоры всей Европы обращены на вас. История сохранит ваши мысли, ваши действия. Неподкупное потомство будет судить вас с неумолимой суровостью. Да будет ваше поведение сообразно новым функциям, возложенным на вас. Беспристрастие и глубокое молчание приличествует судьям. Достоинство вашего заседания должно соответствовать величию французского народа. Он даст через ваше посредство великий урок королям и полезный пример нациям, стремящимся к освобождению».