Корона и эшафот

Изложив принципы, я перехожу к их приложению. Королевская власть всегда внушала мне отвращение; но Людовик XVI уже лишен ее. Я отбрасываю всякое враждебное чувство, чтобы судить его беспристрастно. Впрочем, он настолько заслужил презрение, что не остается места для ненависти. Я говорю, что Людовик XVI никогда не был конституционным королем, но не потому, как выразился один из предыдущих ораторов, что у нас не было конституции. Нет, конституция была, правда очень плохая, но все-таки была. Народ утвердил ее своим молчанием и даже гражданскими празднествами; ибо таково было заблуждение или невежество масс, что они видели особое счастье, монаршую милость в том, что король соблаговолил принять 30 миллионов годового содержания и огромные преимущества, связанные с положением первого должностного лица в государстве.

Когда Людовик XVI, покинув свой пост, бежал в Варенн, он оставил нам декларацию, в которой осуждал нашу форму правления и объявлял невозможным соблюдение конституции, что, впрочем, не помешало ему впоследствии признать ее. Эта декларация, представляющая собою настоящее отречение от трона, проливает свет на все его поведение. Вспомните, как он возвел в систему контрреволюционные интриги, как он всегда становился во главе заговоров. По точному смыслу конституции, нарушив присягу, он считается лишенным трона, а кто бесстыднее его играл присягой? Здесь, в этой зале, я говорил законодателям: «Он поклянется во всем и не исполнит ничего». Сбылось ли когда-нибудь предсказание лучше моего! Этот достойный потомок Людовика XI являлся без всякого приглашения в собрание и заявлял, что люди, распространяющие сомнения в его лояльности, самые опасные враги государства; а затем он возвращался в свой вертеп, чтобы там, в этом гнездилище преступлений, замышлять и обдумывать всевозможные измены вместе с Иезавелью и своим двором. Благодаря Людовику XVI и эмигрантам мир узнает лучше, чем когда-либо, что такое слово короля и честь дворянина! Кто скажет, что он препятствовал действиям неприятельской армии, если множество формальных актов подтверждает совершенно противоположное? Если, вопреки декретам Национального собрания, он содержал в Кобленце лейб-гвардию и субсидировал эмигрантов? Если, оставляя наши границы без укрепления, без защиты, он втайне подготовлял войну с иностранными державами и призывал против французской революции целую свору королей? Он подлежал уже низложению как клятвопреступник, как контрреволюционер, и с этой точки зрения не судить его — значило бы пойти против буквы и духа конституции, а за все свои действия после отречения он должен дать ответ перед законом. Он не может здесь прикрываться щитом неприкосновенности.

Граждане, вспомните о мучениках свободы, павших в течение трех последних лет! Найдется ли хоть один родственник, хоть один друг наших братьев, убитых на границах или в день 10 августа, который не имел бы права кинуть труп к ногам Людовика XVI и сказать ему: «Вот твое дело!» И этот человек будто бы не подлежит суду народа! Я порицаю смертную казнь и надеюсь, что этот остаток варварства исчезнет из наших законов. Для общества достаточно поставить виновного в невозможность вредить; обыкновенного преступника вы, конечно, осудили бы на существование, дабы отвращение к своим злодеяниям беспрестанно удручало и преследовало его в безмолвии одиночества. Но разве раскаяние создано для королей? История, которая занесет на свои скрижали преступления Людовика XVI, охарактеризует его одной чертой. В Тюильри были перерезаны тысячи людей, гром пушек возвещал ужасную резню, а здесь, в этой зале, он ел!..

Измены его привели, наконец, к нашему освобождению; и, благодаря небо за то, что оно послало нам Людовика XVI, мы, быть может, должны из любви к угнетенным народам пожелать им своих Людовиков XVI. Но толчок сообщен всей Европе; чаша терпения народов переполнилась; все они устремляются к свободе. Скоро произойдет вулканическое извержение, которое возродит политически земной шар, ибо, по выражению одного философа, мода на королей начинает казаться устарелой; а так как все моды исходят из Франции, то берегитесь помешать спасительному распространению этой последней. Что, если бы в тот момент, когда народы готовятся разбить свои цепи, вы провозгласили безнаказанность Людовика XVI? Европа усомнилась бы в вашей неустрашимости, а деспоты сумели бы воспользоваться случаем для подкрепления того нелепого предрассудка, по которому они обязаны своей короной божеству и своей шпаге.

Я прихожу к заключению, что Людовик XVI должен быть предан суду».