Корона и Венец (СИ)

И вот — конец пути. Елена окинула взглядом каюту еще раз. Книги нужно тоже уложить — добавив к двум объемистым кофрам что уже стоят в углу. Вот — еще не забыть катехизис — вытащила она из ящика стола замусоленную разбухшую рукописную тетрадь. И вдруг замерла держа ее в руках охваченная странным чувством.

Не сказать что Елена отличалась особо уж глубокой верой. Как никак она — принцесса Франции — страны и до ужасов 1789 и последующих лет отличавшейся вольнодумством — собственно на горе себе и миру его и породившей. Да в конце концов сейчас не какой-то замшелый шестнадцатый век, — а эра прогресса — время телеграфа, электричества, аэронавтики и поездов в считанные дни пересекающих континенты. Отец ее посещал мессу — по праздникам — но как ей все чаще с годами казалось — скорее по привычке и потому что положение обязывало. Матушка со всем пылом испанской принцессы конечно внушала ей религиозные истины, но они уже несколько лет живут порознь… Да и жизнь в сухо-рационалистической Англии где ее единоверцев гнали и ущемляли три века (а в Ирландии — и до сих пор) не располагала к истовой вере. Но все же грубый материализм и отрицание горнего были ей чужды. Обезьяна, которую господин Дарвин сделал предком рода людского вместо праотца Адама, и ницшеанская «смерть Бога» не слишком-то её вдохновляла. (Надо же такое выдумать — «Бог умер»! Вот Ницше умрет — так это вне всякого сомнения!)

И вот сейчас она ощутила священный трепет… и страх. Ведь ей суждено не просто сменить веру (СМЕНИТЬ ВЕРУ!!!) но и отойти от того что с детства почиталось ей само собой разумеющейся истиной — что вне Римской церкви нет Спасения. «Вы мертвы и мертвую жертву приносите, а мы живому Богу — чистую, непорочную, чтобы жизнь вечную наследовать…» — вспомнилось ей читанное когда-то. «Все равно, говорят некоторые, что православие, что лютеранство, что католичество! Да разве это истины? Истина одна. Разве сто путей? Один путь. Разве сто богов? Един Бог, едина вера, едино крещение… — эти слова святитель Феофан Затворника — православного святителя как нельзя лучше подходили к ее нынешнему состоянию «Живя в этой вере, не только избавишься от грехов и вечной муки, но и станешь причастником вечной жизни и без конца будешь радоваться со святыми. А живущие в иной вере — не увидят жизни вечной.» О жизни вечной вопрос — не о том — папа или патриарх был прав в давнем уже споре! О той, ради которой для рода людского сам Спаситель мира сошел на землю, пролил святую кровь свою и умер на кресте. Она поймала себя на том что крепко прижимает тетрадку Трубецкого к груди.

Постояла с минутку, приводя мысли в порядок… Потом спрятала туда же куда книги… И в самом деле век сей не так прост и понятен как прежние. И давно уже есть несколько апостольских церквей (не считая само собой этих новодельных лютеранских) — и среди них — Католическая и православная. Но! Церковь создана в единственном числе и не как иначе. Что разделено на земле — нераздельно на небесах. Что до формы служб и языка молитв… Сказано — «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного».[13] И да простится ей высокоумие — но ее жених как раз и производил впечатление человека эту волю исполняющего и чувствующего. Да и как тут можно усомниться в Провидении небесном ведущем ее? Вот — она без пяти минут жена императора России — думала ли она об этом год назад? Воистину — «Все в руце Божьей». — Определенно такова воля Иисуса и Девы Марии! — добавила она про себя. — Нам пора Ваше Высочество — в дверях появилась Агафоклея. За ее спиной переминались матросы — носильщики… Елена решительно шагнула за дверь каюты… Навстречу бракосочетанию царскому венцу, стране, государыней которой ей предстоит стать, и новой вере… Навстречу новой жизни.

* * *

Корабли медленно подползли к пристани и замерли, с грохотом отдав якоря…

С «Нахимова» и «Донского» спустили «адмиральские трапы»…

Оркестр заиграл приветственный марш.

…Глядя на Елену ступившую на камни пристани, Мария Федоровна вздохнула ощущая светлую печаль. Она вспомнила как почти таким же утром одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года тоненькой большеглазой девушкой, будущая российская императрица, сошла с корабля императорского флота в Санкт Петербурге навстречу своей судьбе. Судьбе — быть женой государю и матерью государя… Сейчас никто не знает, что ей было страшно и тревожно теми сентябрьскими днями… Да это и не важно…

И с улыбкой на лице она шагнула навстречу той, что сменит ее на троне государыни всероссийской.