Корона и Венец

Шумные, пестрые улицы города текли к гавани. Одесситы половину своей жизни проводили на улице, а треть у моря. То там, то здесь мелькали строгие профили айсоров и расплывшиеся физиономии греческих торговцев. Одесса кишела бродягами, и прощелыгами. Портовые грузчики и рыбаки жили вперемежку с откровенными ворами и налетчиками. Биндюжники — здоровенные как их ломовые битюги виртуозно ругались на смеси русского и идиш. Простонародные кварталы города поражали своей живописной нищетой..

Залитый солнцем город, сиял белым камнем дворцов негоциантов и домиков простых обывателей…

До глубокой ночи шли кутежи в фешенебельных ресторанах и гулянки темных личностей в кабаках Молдаванки. Дельцы, жулики и прочие марамвихеры как тут говорят занимали столики в приморских кафе, спекулируя меж собой всем чем угодно — даже рукавами от жилетки — как выражались на местном остром бойком говоре в котором в русскую основу была добавлена гремучая смесь из полудюжины языков.

На каждом углу продавали цветы, но все благоухало морем…

Живописный и необычный город! И толпа на улице не особо и обращает внимание на карету сопровождаемую всадниками.

Ольга вчера рассказывала местные анекдоты — например про то что в старых домах, где заводилась нечистая сила, полиция заколачивала окна и двери, чтобы нахальные призраки не вздумали шляться по улицам. А когда пост градоначальника занял контр-адмирал Зеленый, он возвестил о своем появлении Городской Думе вполне в одесском духе.

— Да, я — Зеленый, но как бы и вам скоро не позеленеть!

Кауфман же наблюдал за восторгами молодого царя не без грусти.

Ибо это южный и такой непохожий на другие русские города град — веселый и расхристанный внешне — был еще десять с небольшим лет назад одним из гнезд крамолы. Именно тут народовольцы хотели взорвать поезд, на котором император должен был проследовать из Ливадии в Петербург. Царь тогда не поехал через Одессу, и подкоп под полотно дороги пришлось спешно зарыть.

Потом шайка студентов начала отстреливаться от жандармов, явившихся их арестовать — и грозила то им в худшем случае ссылка на пару лет. Военный суд, виселица — и по особому приказу Гурко солдаты с музыкой промаршировали по их могилам. Гурко тогда за это «Исполнительный комитет» приговорили к смерти…

Правда — приговоривших — кто повешен кто в Шлиссельбурге…

Тут завершился путь Халтурина — повешенного как убийца генерала Стрельникова. Повешен неопознанным и «безо всяких отговорок» и проволочек…

Тогда боялись что чернь взбунтуется и кинется отбивать убийцу ненавистного многим генерала. А совсем скоро та же чернь устроила погром — и евреев били да и прочих зацепило.

Чудилось что за весельем и южным развратом этого города (Кауфман как и подложено немцу с оттеком высокомерия относился к южанам — то ли дело «регулярный» и строгий Петербург!) как ему казалось скрывалось нечто дикое и темное — как за азиатским сонным равнодушием — беспощадный фанатизм ислама.

Размышляя обо всем этом, Кауфман не забывал напряженно изучать толпу.

Он знал чего точнее — кого опасается — своего личного кошмара. Да — с недавних пор у Кауфмана появился свой личный кошмар — кошмар царского оберегателя. Звался он просто — хороший стрелок из револьвера… Он родился из долгих размышлений над протоколами дел о терроре, из изучения полицейских отчетов и чтения журналов по стрелковому дело — из бесед — как бы ни о чем — с товарищами по службе в полку — те достаточно охотно общались с высоко взлетевшим сослуживцем — хотя обострившимся чутьем он улавливал тень завистливой неприязни — мол сделал карьеру не по заслугам и на пустом месте…

И вот в один прекрасный (хм, да уж милостивые государи!) день родилось понимание — чтобы погубить его государя достаточно хорошего стрелка из револьвера.

И сейчас он высматривал в толпе что-то что позволит его угадать — и столкнуть Его Величество с линии огня. И хотелось попросить государя отодвинутся от окна — слишком большого на взгляд телохранителя.

А в голове мелькали цифры и факты… Кольт «Валкер» образца восемьсот сорок седьмого года — вес шесть фунтов, дальнобойность — примерно сто тридцать аршин. (Хоть не для женской руки — и то хорошо — бабы-убийцы самые опасные). Кольт «Дракон» — вес четыре фунта тридцать золотников, дальнобойность — сто аршин — семьдесят метров.

Кольт «Нави» — флотский — вес три фунта дальнобойность — восемьдесят ярдов.

«Морские» револьверы к слову очень любили одно время заказывать офицеры — австрийские копии в основном а то и настоящие — хорошее мощное оружие кучного боя — у многих его товарищей такие были.

Наконец — револьвер семьдесят третьего года — с неподходящим названием — «Миротворец» — шесть патронов калибра одиннадцать и сорок три сотых миллиметра — или как сами американцы говорят — сорок четвертый калибр.

Вес два с половиной фунта…