Корона кошмаров (ЛП)

Они уехали, пообещав вернуться как можно скорее, принести вести. Оставалось ждать. Снова.

Серина смотрела с башни. Порой кто-нибудь поднимался, одна из Сестер Сивелин, слуги приносили еду и воду, просили ее спуститься и отдохнуть. Но, хоть она согласилась на принесенный стул, чтобы она села, она не могла покинуть башню. Она весь день была на посту.

Солнце село. Вестей все не было. Всадники не вернулись.

Серина зажгла лампу и укуталась в плащ, который кто-то накинул на ее плечи, плотнее. Пальцы потянули ее за рукав, далекий голос попросил ее уйти, поспать или хотя бы немного подремать. Она не слушала.

Ночь углубилась. Холод пробрался в нее, в ее сердце. Она слышала, как голоса доносились из открытых окон часовни внизу — Сестры Сивелин собрались петь молитвы. Может, стоило пойти к ним. Может, Богиня могла еще их услышать.

Или Серина просто была глупой.

Тьма плотнее окутала ее, звезды сверху, казалось, ушли вдаль, где их свет не мог утешить. От их присутствия ночь казалась только темнее. Такими были все молитвы Серины? Жалкие искры света, от которых ужасы мира вокруг нее становились только хуже? Она верила, что ее дрожащий голос, стоны ее духа могли вызвать сострадание у великой и далекой Богини?

Какое Богине дело до нее? До Герарда и других? Если Она была божеством, то зачем ей обращать внимание на мелкие проблемы смертных? Их маленькие истории, маленькие королевства поднимались, рушились, и все это происходило быстро. Нет. Если Она была божеством, то молитвы смертных губ и сердец не могли долететь до нее на небесах.

Почему? Тьма, казалось, разносила вопрос эхом в тишине, Серина не могла это игнорировать. Почему она держалась за веру, как глупый ребенок? Почему не сдалась, увидев реальность мира? Этот жестокий мир, где пророчества искажали жестокие люди. Где судьбы решались и диктовались теми, у кого была власть. Где все хорошее и святое топтали, делая уродливым. Мир, где она с трудом могла жить.

— Богиня, — прошептала Серина.

Тишина пугала ее. Она разносилась эхом в ее сомневающемся сердце.

— Богиня… — снова прошептала она.

Она не могла больше ничего сказать. Если этой маленькой отчаянной мольбы было мало, никакие песни из множества куплетов и сотен голосов не долетят до неба.

Она ждала, застыв. Миг был больнее всех минут ее существования. Она знала, что поднимется или упадет, будет жить или умрет. Вечность ада была в одной доле времени и пространства.

А потом…

В тишине.

В мерцании холодного света звезд.

В глубинах ее испуганного сердца, во тьме раздался тихий шепот…

«Любимая».

Рожок зазвучал в ночи, громкие ноты разбили тишину, как фейерверки. Серина отвернулась от восточного горизонта, посмотрела на юго-запад, в сторону ворот, единственный вход в Дюнлок через мост. Рожок загудел снова. Она узнала его песнь, семь нот звучали быстро. Эта песня сообщала о появлении короля.

— Герард? — прошептала она.

И она бросилась к лестнице, оставив фонарь, спустилась в темноте так быстро, как могла с раненой лодыжкой. Но она была такой медленной! Такой медленной! Это казалось как сон, воздух был вязким, задерживал ее, когда она хотела бежать быстрее. Она споткнулась на последних ступеньках и упала, слетев с лестницы, у выхода из башни, успела упереться в пол руками. Боль пронзила запястье и ногу, и Серина подавила ругательство, поднимаясь и спеша по коридору, прижимаясь к стене. По бокам открывались двери, звучали голоса, стучали по мрамору сапоги стражей.

Она добралась до вершины широкой лестницы, прислонилась к перилам, чуть не скатилась к дверям замка. Спящие стражи проснулись и открыли двери. Они выглядывали, сжимая агрессивно копья.

— С дороги! — закричала Серина. Они тут же расступились, дали ей пройти между ними, хромая. Она встала на крыльце, смотрела на двор.

По дороге в центре шли лошади, которых она послала уже давно. Ее пять всадников… и больше. На дополнительных лошадях были люди. Она не видела, сколько, ведь свет факела вспыхнул и озарил лицо мужчины, который ехал впереди.

Серина на дрожащих ногах спустилась по лестнице, но на последней ступеньке остановилась, вдруг испугавшись. А если она проснется? А если это был сон, и когда она откроет глаза и поднимет голову с подушки, его там не будет?

Но он увидел ее.

Герард направил лошадь галопом, понесся по мертвому зимнему газону. Он был в синяках, крови и грязи, она еще не видела его таким жутким. Красные раны пересекали лицо, синяки на шее пугали. Она не могла увидеть его таким во сне.

Она бросилась к нему, когда он спрыгнул с лошади. Он поймал ее, поцеловал неловко, почти с болью, поправил руки на ней, чтобы поцеловать уже нежнее и дольше. Слезы катились по ее лицу, все ее тело дрожало. Но он не растаял в ее руках. Она держала его так, словно не собиралась больше отпускать.

А потом он отодвинулся. Было агонией, когда его губы покинули ее, но она с радостью смотрела в его глаза. Они глядели друг на друга. Она не ждала, что он заговорит, не ждала объяснений.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Я люблю… — она не смогла закончить, он снова поцеловал ее.