Палящее южное солнце слепило глаза, проскакивая сквозь облака порохового дыма. Пушки «Хранителя» методично посылали снаряд за снарядом, расчищая путь наступающим. Пограничники Эрла уже взяли форты, а «морские псы» Пита очищали от кроителей прибрежную часть порта.
Конечно, штурм бы и не начинался, используй невысоклики-чародеи свое колдовское умение. Можно было стереть остров в порошок, уничтожив его вместе со столицей и кроителями. Но на последнем Совете предложение было отвергнуто. Почти все высказались против, только Хрюкл, как ни странно, проголосовал «за», а Пина как всегда воздержалась.
Питти возмущался: «Что за бой без абордажа? Прикажете мне и моим орлам на рыбалку сходить?» Четырбок поддержал Рыжего Эрла, заметившего, что на острове кроме кроителей есть еще и население. А Олли поймал себя на мысли, что ему почти все равно. Виндибур просто не узнавал себя: «Может, все дело в медальоне?» Последнее время Олли редко его снимал, да и Болто был совсем не похож на себя…
От тяжелых размышлений Олли оторвали радостные крики Болто.
— Попался, пиявка чернильная! — Хрюкл кровожадно потирал руки, приплясывая вокруг съежившегося на палубе черного как ночь архивариуса, затравленно озирающегося по сторонам.
Клюкла отловили кочегары в куче угля. Он мог лишь нечленораздельно блеять, тряся бороденкой. Пришлось посылать за Четырбоком. Увидев доктора, ласково подступающего со слуховой трубкой и молотком, бумагомаратель жалобно охнул и потерял сознание.
Четырбок досадливо поморщился.
— Несознательный экземпляр. Рецепта на угольные ванны не получал, а туда же… Явная передозировка.
— Ага, — кивнул Болто, — а компасную жидкость он от насморка принимал.
— Я бы и сам чего-нибудь выпил, — отрешенно буркнул Четырбок, посылая Санитара за кошачьей мочой. — Не занедужить бы…
Енот обернулся мигом. На услужливо поданном подносе стояло две склянки. Четырбок, не долго думая, тюкнул пациента молоточком между глаз. «Несознательный» не отреагировал.
— Условные рефлексы на нуле, — пояснил еноту лекарь, — перейдем к безусловным. Взяв с подноса ближнюю склянку, он окунул в нее длинный нос архивариуса. Нос начал приобретать малиновый окрас. Клюкл засопел и, не открывая глаз, распахнул рот. Санитар возбужденно приподнял хвост:
— Прекраш-ш-но, патрон!
— Угу, — согласился Четырбок, опрокидывая содержимое склянки себе в рот. — А-а! Хороша настоечка!
Тут же взяв вторую склянку, эскулап, для приличия поинтересовался:
— Не желаете? Ну, как хотите.
И влил кошачью мочу в Клюкла.
Такой гримасы всепоглощающего уныния Олли не видел ни у кого. Углы рта архивариуса сползли аж на подбородок, выпуклые глаза с укором мученника воззрились в небо, а из горла вырвался стон глубочайшего отвращения к жизни: «Хы-ы-ы-мня-я-ы-ы!»
После допроса архивариуса Громовержец переменился в лице. Клюкл утверждал, что посланник Грейзмогл вовсе не пропал без вести во время морского сражения. По словам архивариуса, после очередного военного совета на борту «Хранителя» Гуго, по обыкновению, заперся в каюте. Неизвестно, что там произошло, но посланник вдруг вылетел за дверь и, сверкая «огненными глазами», быстро направился к шлюпке, собираясь плыть на «Чертополох». Там его интересовала только дверь волшебного перехода. «В Расши-и-р, в Расш-и-и-р!» — как завороженный повторял он.
— Наверное, посланник свихнулся, — предположил Хрюкл. — А может, и в самом деле испугался предстоящего сражения?
Олли покачал головой.
— Нет, не думаю. Кажется, над нашим Расширом нависла тень, такая же темная, как над Эль-Бурегасом. Все! Времени на сомнения больше нет. Похоже, настал момент Последнего заклинания.
Болто открыл рот и недоумевающе развел руками, поднимаясь в воздух за крылатым Виндибуром.
Посмотрев вслед летящим к берегу друзьям, Нури решительно перехватил свое нетеряемое оружие и пошел в направлении кают-компании. После ремонта в ней установили дверь волшебного перехода.
Орбуж давно почувствовал неладное, наблюдая за Грейзмоглом. Гном гнома чует лучше, чем кто-либо другой, особенно, когда не доверяет своему сородичу. Но больше всего Нури насторожило то, что посланник покинул корабль в самый ответственный момент, когда он, согласно своему положению, должен был следить за порядком в разношерстном войске Коалиции, устраняя недопонимание между представителями разных народов. Его не смогла остановить даже возможность приписать себе как можно больше заслуг во время морской битвы. Такое пренебрежение своими обязанностями и чувством собственной значимости шло вразрез с характером опытного царедворца.
Нури решил лично проверить, что затеял «свихнувшийся» посланник. Хоть Олли с Четырбоком и запретили ему участвовать в битве, но зато никто не мешал быть на стороже. Обезопасить своих друзей от проделок соплеменника он считал делом чести.
Орбуж никому ничего не стал говорить. Он прихватил свой медальон, нетеряемую алебарду и шагнул в переход. За хозяином проворно шмыгнула Сапфира.