В лагере, утопавшем в лунном свете, испещренном густыми черными тенями, было сейчас гораздо меньше людей, чем прежде. Лишь горстка измученных долгим дневным переходом ночных дежурных, устало дремлющих около полупогасших костров. Те, кто замечал Эгвейн, тут же утомленно поднимались отвесить поклон и бормотали ей вслед: «Свет да осияет вас, Мать» или что-то в этом роде. А иногда просили благословить их, что она и делала, говоря просто: «Да благословит тебя Свет, дитя мое». Мужчины и женщины, иногда настолько старые, что она могла быть их внучкой, вновь усаживались, а их лица от слов Эгвейн озарялись улыбкой, и все же ей было бы очень интересно узнать, что они на самом деле думают о ней, о чем им известно. Все Айз Седай по отношению к внешнему миру, в том числе и к своим слугам, держались единым фронтом. Но Суан не раз говорила: если воображаешь, будто тебе доподлинно известно, что знает слуга, а что нет, то в один прекрасный день можешь обнаружить, что сильно заблуждался на этот счет. И все же эти поклоны, и реверансы, и бормотание, провожавшие Эгвейн от костра к костру, вносили некоторое успокоение в ее смятенную душу. Выходит, был по крайней мере хоть кто-то, кто не смотрел на нее как на ребенка, которого Совет выставит за дверь, как только отпадет в нем надобность.
Как раз в тот момент, когда Эгвейн подошла к открытому участку земли, окруженному канатами на врытых в землю столбах, в темноте ослепительно вспыхнула серебряная прорезь открывающегося прохода. Наблюдая, она остановилась около углового столба. Никто из сидящих у ближайших костров даже не поднял головы, когда открылся проход, все уже привыкли. Из прохода торопливо, точно стая гусей, выпорхнули около двадцати сестер, вдвое больше слуг и множество Стражей. Они доставили сообщения. Многие держали в руках плетеные клетки с голубями из голубятен Салидара, расположенного в добрых пятистах милях к юго-западу.
Еще до того, как проход закрылся, они устремились со своими сообщениями в разные стороны. Одни к Восседающим, другие по своим Айя, а некоторые в собственные палатки. Как правило, Суан отправлялась вместе с ними. Она редко доверяла другим доставлять сообщения, предназначенные для нее, несмотря на то что по большей части те были зашифрованы. Иногда создавалось впечатление, что раскиданных по всему миру глаз и ушей гораздо больше, чем самих Айз Седай, хотя в связи с последними обстоятельствами в целом посланий стало гораздо меньше. Большинство агентов, собирающих сведения для различных Айя, заняли выжидательную позицию с тех пор, как «трудности», переживаемые Белой Башней, пошли на убыль. Многие глаза и уши отдельных сестер зачастую понятия не имели, где в настоящее время находится женщина, которой они отправляют свои донесения.
Стражи при виде Эгвейн кланялись со всем уважением, подобающим полосатой накидке. Это вызывало косые взгляды некоторых сестер, хотя Совет назвал ее Амерлин, а в большем Гайдины не нуждались. Многочисленные слуги приседали и тоже кланялись. Однако очень многие Айз Седай, торопясь прочь от прохода, даже не глянули в сторону Эгвейн. Не заметили? Может быть.
Если уж на то пошло, все они вот так запросто могли связываться со своими глазами и ушами, благодаря одному из «даров» Могидин. Все сестры, обладающие той степенью силы, которая позволяла создавать проход, пробыли в Салидаре достаточно долго, чтобы знать его хорошо. Те, кто мог сплетать проход соответствующего размера, были способны Перемещаться оттуда почти куда угодно и прибыть прямо в нужное место. Попытка Перемещения
Зрелище, открывшееся перед Эгвейн, должно было бы доставлять ей удовольствие – мятежные Айз Седай освоили Таланты, которые в Белой Башне считались утраченными, и вдобавок узнали новые. Если бы Элайде все это стало известно до того, как она взошла на Престол Амерлин, победа досталась бы ей гораздо меньшей ценой. Однако Эгвейн испытывала лишь раздражение. Унизительно было сознавать, что лично ей от всего этого пока мало толку.