Корона мечей

Вздрогнув, Эгвейн отпрянула. И ей тут же захотелось посмеяться над собой. Да, по сравнению с Хранительницами Мудрости она, конечно, имела гораздо меньший опыт во всех этих делах. Давно канули в прошлое времена, когда она боялась, что неумение справиться с Единой Силой погубит ее. Однако здесь она временами по-прежнему чувствовала себя так, будто пыталась в бурю вскарабкаться на отвесный утес.

Внезапно Эгвейн уловила краешком глаза еле заметное движение. Одна из точек света заскользила среди моря звезд, медленно приближаясь к ней и становясь все больше, – явно по собственному желанию. Такое мог сделать единственный сон, единственный спящий. Эгвейн охватила паника, она страстно пожалела о том, что не имеет горла, чтобы пронзительно завопить, или выругаться, или хотя бы просто вскрикнуть. Это ощущение было тем сильнее, что, хотя она несомненно хотела немедленно сбежать, некая крошечная, но ощутимая частичка ее души жаждала остаться на месте и ждать.

Движение звезд замерло. Они попросту исчезли, а она оказалась стоящей около мощной колонны из красноватого камня, дыша так тяжело, точно пробежала не меньше мили. Сердце колотилось, – казалось, оно вот-вот разорвется. Немного отдышавшись, Эгвейн оглядела себя и судорожно – из-за все еще сбитого дыхания – рассмеялась. На ней было длинное, до пола платье из мерцающего зеленого шелка, затканное золотом и украшенное по корсажу и подолу узорной тесьмой. Корсаж поддерживал грудь заметно более полную, чем на самом деле. Талия, стянутая сплетенным из золотых нитей поясом, тоже была гораздо тоньше той, которую она обнаружила бы, проснувшись. Здесь, в Тел’аран’риоде, можно выглядеть как хочешь, что бы тебе ни вздумалось. Даже если желание было неосознанным, даже по неосторожности. Гавин Траканд явно оказывал на нее не то воздействие. Точнее говоря, совсем не то.

Крошечная часть ее души по-прежнему желала, чтобы его сон захватил ее. Захватил и растворил в себе. Если ходящая по снам кого-то очень сильно любила или ненавидела и особенно если ей отвечали столь же страстным чувством, ее могло втянуть в сон этого человека – так магнит притягивает железные опилки. Конечно, чувство, которое Эгвейн питала к Гавину, ненавистью назвать никак нельзя, но она не могла позволить себе угодить в ловушку его сна, во всяком случае, не сегодня ночью. Если это случится, она останется там до тех пор, пока он не проснется. Приятно, конечно, выглядеть красивее, чем ты есть на самом деле; странно только, что в этих снах сам он всегда выглядел хуже, чем в жизни. Дело было не в силе воображения или умении сосредоточиться, играли роль прежде всего те чувства, которые люди испытывали друг к другу. И чем сильнее оказывались чувства, тем прочнее сон удерживал захваченного им человека. На Эгвейн нахлынули воспоминания о том, как он в своих прошлых снах вел себя с ней – как они оба вели себя друг с другом, – и лицо ее вспыхнуло.

– Хорошо, что сейчас меня не видит никто из Восседающих, – пробормотала Эгвейн. – Они лишний раз убедились бы в том, что я всего-навсего глупая девчонка, и больше ничего.

Женщины, обладающие властью, равной или даже превосходящей королевскую, не порхают по снам и не встречаются в них с мужчиной; в чем, в чем, а в этом Эгвейн не сомневалась. Так не поступают и женщины разумные. Когда-нибудь то, чем они занимались в его снах, возможно, произойдет на самом деле. Когда для этого наступит подходящее время. Может быть, добиться согласия ее матери окажется не очень просто, и все же эти трудности несомненно не остановят ее, о ком бы ни шла речь, о Гавине или о ком-то другом. Марин ал’Вир всегда доверяла здравому смыслу своих дочерей. И сейчас для ее младшей дочери наступило самое подходящее время проявить хоть малую толику этого самого здравого смысла, отложив осуществление своих любовных фантазий до лучших времен.