Корона мечей

Романда предлагала – «требовала» было бы более подходящим словом, – чтобы Амерлин издала указ «Для сведения Совета», о котором было бы известно только Восседающим. Согласно этому указу, всех сестер следовало вызвать одну за другой, и любую, которая откажется, взять под стражу и отсечь от Источника как подозреваемую в том, что она принадлежит к Черной Айя. Зачем их надо вызвать, четко не разъяснялось, хотя, в общем, можно догадаться, вспомнив утренние рассуждения Лилейн по этому поводу. Послание самой Лилейн было полностью выдержано в духе ее обычного поведения с Эгвейн – точно мать с неразумным ребенком. В нем еще раз подчеркивалось, что это предпринято исключительно ради блага самой Эгвейн и всех остальных. Лилейн считала, что указ должен иметь гриф «Для сведения сестер», то есть что с его содержанием следует ознакомиться всем. Лилейн настаивала и на том, чтобы впредь было запрещено всякое упоминание о Черной Айя как подстрекающее к вражде – серьезное преступление по закону Башни – с соответствующим наказанием.

Эгвейн со стоном рухнула на свое складное кресло. Конечно, его ножки тут же сложились, и она чуть не упала на ковер. Можно, вероятно, немного потянуть время, но они ведь не отвяжутся от нее с этим идиотизмом. Рано или поздно кто-то из них представит свое «выдержанное» предложение Совету, и тогда этот курятник всполошится, точно в него запустили лису. Они что, слепые? Подстрекающее к вражде? Да издай Эгвейн такой указ, и Лилейн добьется того, что все сестры проникнутся убеждением, что среди них не только находятся Черные, но и сама Эгвейн принадлежит к их числу. В результате – паническое бегство Айз Седай обратно в Тар Валон, к полному удовольствию Элайды. Романда просто подталкивала к мятежу.

В тех самых тайных записях упоминалось всего о шести мятежах за более чем три тысячи лет. Может, это не так уж много, но каждый заканчивался сменой Амерлин и всего Совета. Об этом знали и Лилейн, и Романда. Лилейн пробыла Восседающей около сорока лет и имела доступ ко всем секретным записям. Прежде чем отказаться от своего звания и удалиться в уединение, как поступали многие сестры, достигнув определенного возраста, Романда занимала в Совете кресло от Желтой Айя так долго, что поговаривали, будто она имела не меньше власти, чем любая Амерлин. Избрание Восседающей вторично было неслыханным делом, но Романда не относилась к тем, кто выпустит власть из рук, если может ее удержать.

Нет, они не слепы; они просто боятся. Все боятся, включая саму Эгвейн, а даже Айз Седай не всегда хорошо соображают, если боятся. Она снова сложила послания, желая одного – скомкать их и растоптать ногами. Голова у нее просто раскалывалась от боли.

– Можно, Мать? – Не дожидаясь ответа, Халима Саранов быстро вошла в палатку. Движение Халимы всегда притягивали взор мужчин, от двенадцатилетних юнцов до тех, кто одной ногой стоял в могиле, и, даже если она прятала свое тело под плащом, закрывающим ее с ног до головы, мужчины все равно глазели на нее. Длинные черные волосы, блестящие, будто их каждый день мыли дождевой водой, обрамляли лицо, которое делало понятным такое поведение мужчин. – Делана Седай подумала, что вы, возможно, захотите увидеть это. Она поставила этот вопрос перед Советом сегодня утром.

Совет заседает с утра, а ее даже не оповестили? Ладно, она отсутствовала, но обычай на уровне закона гласил, что Совет не может заседать, хотя бы прежде не поставив в известность Амерлин. Если, конечно, они собрались не для того, чтобы свергнуть ее. В эту минуту такой конец всего казался Эгвейн почти благом. Она посмотрела на сложенный листок бумаги, который Халима положила на стол, таким взглядом, как будто это ядовитая змея. Незапечатанный, любая новоиспеченная послушница могла прочесть его, но Делану это ничуть не беспокоило. А в послании несомненно совет объявить Элайду Приспешницей Темного. Не так плохо, как предложения Романды или Лилейн, но если бы Эгвейн услышала, что Совет перерос в мятеж, она вряд ли удивилась бы.

– Халима, одно время я хотела, чтобы ты отправилась домой после смерти Кабрианы.

У Деланы по крайней мере должно было хватить ума запечатать сообщение этой женщины такой печатью, чтобы его не мог прочесть никто, кроме Восседающих. Или даже самой Амерлин. Вместо того чтобы рассказывать каждой сестре, что там написано.