Корона Меднобородого (СИ)

— Как дела в Риме? Челлини говорит, правосудие свирепствует? — первым делом спросил хозяин.

— И левосудие тоже. Мне чуть руки не оторвали, — ответил гость.

— За что?

— За ересь. Писал лики ангелов с девушек.

— Звери, а не люди. Как руки? Писать можешь?

— Могу.

— Работы впереди лет на десять, деньги есть. Начинай хоть сегодня.

— Слушай, друг, мне бы к королю попасть.

— Зачем? Со мной работать не хочешь?

— Хочу-хочу, — Бенвенуто поднял руки, — Ты не подумай плохого. Тут такая история вышла…

И рассказал про русского приключенца, который поехал в Польшу за живой водой, а прокатился аж до Крыма и обратно.

Фантуцци хохотал, что чуть со стула не свалился.

— Вот так история. Нарочно не придумаешь. Напрочь уделывает даже побег Челлини из замка Святого Ангела. Будет тебе король. Он часто заходит на нашу работу посмотреть. Не каждую неделю, но часто.

— Поскорее никак?

— Не знаю. У короля дел полно. Через более близкого человека зайти… Через министров не советовал бы. У них тоже дела, а просителей очередь до горизонта. Через принца? Можно, конечно, но к принцу тоже просто так не попасть.

— Могу непросто попробовать.

— Мы, живописцы, можем привлечь внимание только кистью, — Фантуцци почесал подбородок, всерьез задумавшись.

— Давай, напишу кого-нибудь, — предложил Бенвенуто, — Но дамы у меня лучше всего получаются. Или чертежи. Мужчины без Божьей искры, а звери-птицы неважно.

— Вот! — Фантуцци даже вскочил, — Напиши Диану де Пуатье!

— Кого?

— Даму сердца принца Генриха.

Может быть, где-то первыми красавицами считают юных и непорочных дев, но при дворе короля Франциска его дама сердца, тридцатидвухлетняя тетенька Анна де Писле, герцогиня д’Этамп, оспаривала звание первой красавицы Франции у дамы сердца наследного принца Генриха, сорокаоднолетней бабушки Дианы де Пуатье. Жены короля и принца в этом соревновании не участвовали вовсе.

В то просвященное время, не путать с просвещенным, сорок лет для женщины это возраст «ты жива еще, моя старушка». Возраст, когда старшая дочь приносит внука. Вопреки природе, нестареющая Диана вошла в легенды своей вечной молодостью и неугасающим обаянием. Менее осведомленные придворные говорили, что она принимает ведьмовские зелья. Более осведомленные говорили, что она принимает холодные ванны утром и Его Высочество вечером. Те и другие сходились на том, что Диана не пользовалась косметикой. Ни пудрой, ни кремами, ни помадой.

Анна де Писле заинтересовала короля, когда он вернулся из заключения в темнице императора Карла. В то время она была фрейлиной при дворе королевы-матери, Луизы Савойской. Королева-мать открыто враждовала с «довоенной» любовницей сына, Франсуазой де Фуа и ее семьей и с удовольствием положила бы вместо нее в королевскую постель более лояльную даму.

Его Величество мог бы менять фавориток как перчатки, и время от времени дарил свою любовь другим красоткам. Но как в свое время прекрасная Франсуаза заняла его сердце на целых восемь лет, так и Анна уже четырнадцать лет как считалась официальной дамой сердца Франциска.

Король выдал Анну за Жана де Бросса, сына покойного герцога де Пентьевра. Вернул де Броссу все, что конфисковали у герцога де Пентьевра, подарил ему герцогства Шеврезское и Этампское. После свадебной ночи с первой красавицей Франции де Бросс уехал в Этамп и при дворе не появлялся.

Анна недавно запретила всем придворным художникам писать Диану. Конечно, без портрета бы Диана не осталась, живописцев и во Франции немало, и из Италии всегда можно выписать. Но Диана мудро решила, что не будет реагировать на этот запрет и не будет напоказ суетиться в поисках того, кто возьмется вот прямо сегодня, лишь бы назло Анне.

Бенвенуто, едва приехав в Фонтенбло, еще не стал придворным художником, под действие запрета формально не попадал и мог бы сказать, что он просто мимо проходил и случайно написал какую-то даму.

Поэтому он пошел мимо и написал даму. Серебряным карандашом на загрунтованном холсте. Маслом вышло бы слишком долго ради того, чтобы просто привлечь внимание.

Камердинер принца относился к Диане благосклонно и согласился передать портрет Генриху. Генриху портрет очень понравился, и он несколько дней таскал его с собой и показывал каждому встречному. В первую очередь отцу.

— Смотри, папа, это моя Диана, — сказал Генрих.

— Прекрасно, — ответил король, — Не могу понять, чья это рука?

Франциск разбирался в живописи и многих художников узнавал по стилю письма. Но на этот раз попался кто-то совершенно незнакомый.

— Это Бенвенуто Белледонне, знакомый Фантуцци по Риму. Говорят, ты просил какого-то московита привезти тебе из Рима доброго живописца.

— Я просил? Точно. Просил. Давненько уже. Кажется, лошадь какую-то обещал. И что он?

— Он привез и бьет челом.

— Кого куда бьет?

— Это их варварское выражение. Забавное, да? Означает, что он нижайше кланяется и просит королевской аудиенции.

— Надо еще посмотреть, что за художник. Для начала передай этому твоему Белледонне, пусть лошадку нарисует.

— Какую лошадку?

— Да любую.