Корона, Огонь и Медные Крылья

Эта тирада выбила меня из оцепенения просто-таки поленом. Даже кулаки сами собой сжались. Я выпрямился и высказал все, что хотел.

— Вот что, дракон, — сказал я, — я не собираюсь валяться у тебя в ногах. Я думал — тебе претит убивать безоружных, все такое, но если нет — убивай, я не дернусь! Я — дурак, да. Некоторые вещи меня в этом убедили. Но я не трус, не лжец и не предатель. Мой отец — король, ты знаешь, что это значит?!

Я думал, асуриец взбесится, но он улыбнулся странно и печально.

— Я знаю, что это значит. Королевская честь… Хорошо, принц Антоний, иди и умри. На это каждый из нас имеет право — пойти и умереть, если королевская честь этого требует.

— Тебе Доминик назвал мое имя? — спросил я.

— Нет, — сказал асуриец. — Но это неважно. Меня зовут Тхарайя, Ветер на вашем языке, принц Антоний — и, если ты выбрал такой удел, я — твой командир.

Я кивнул — и он кивнул. И отошел к своим, а я — к своим.

Потом хоронили мертвецов и Доминик их проводил, на коленях под дождем; еще позже драконы совещались между собой, а волкодавы ловили лошадей, разбирали мокрые клинки и целовали мои руки. Их благодарность почему-то вызывала у меня жуткий стыд, но от того, что хоть кто-то из наших уцелел и я не один, стало чуточку легче. Мне привели рыженькую; она была мокрая и заляпанная гнилой кровью, но целая, не дичилась, только обнюхивала меня и фыркала. Наверное, это должно было меня просто осчастливить — но я только порадовался за нее и все. Волкодавы смотрели на меня обожающими глазами, клялись, что мертвяков зубами порвут; я не знал по именам никого из них. Коренастый бородатый парень весело высказался в том смысле, что тем, кто уцелеет, еще будут и золото, и бабы… Мне было дико это слышать и страшно хотелось хоть парой слов перекинуться с Домиником. У меня просто камень свалился с души, когда он, наконец, ушел от этого плоскомордого, чтобы поговорить со мной.

Доминик выглядел вовсе не радостно, но как-то успокоенно.

— Я по-прежнему молюсь за тебя, — сказал он.

— Ты что, их за меня просил? — спросил я. Меня изрядно мучил этот вопрос. — Язычников, да?

Доминик кивнул.

— Но почему?

— Мне хотелось, чтобы ты хоть что-то исправил, Антоний, — сказал он устало. — Я иногда рвался что-нибудь исправить за тебя… помнишь, когда выпускал голубей… но это никого не спасло. И тебя не спасло. Ты должен сделать что-то сам.

— Почему Ветер мне поверил? — спросил я. — И клятв не потребовал… как ты думаешь?

— Не знаю. Может, Ветер мне поверил. А может, он верит Кериму, — Доминик пожал плечами и съежился под промокшим плащом — тощий, взъерошенный, как озябший воробей. Я вдруг ни с того, ни с сего страшно разозлился на Иерарха, который вышвырнул этого ученого парня, созданного совершенно не для войны и не для тяжелой работы, из библиотеки или скриптория — ради чего, прах побери?! — Знаешь, — сказал Доминик вдруг, — было бы очень интересно поговорить с Керимом. Мне кажется, он слышит Господа, хоть и язычник…

— Здорово было бы поговорить с тобой, — сказал я. — В другой обстановке. Жаль, что ты мне не друг, Доминик.

И тут он так мило улыбнулся… Нет, правда, дамы и господа, у него, когда он улыбался, приятное лицо было, хоть и худущее, и землистого цвета: ямочки на щеках и в глазах огонек… Пламя и ад, подумал я, да Доминик же с самого начала был не хуже, чем любой мой барон — а может, и получше моих баронов!

— Мы с тобой друзья с сегодняшнего дня, Антоний, — сказал он и протянул мне руку. Первым. Принцу, а? Ну, так он всегда жутко хамил — и я пожал его руку, ни слова не говоря. Я уже привык к его выходкам.

Даже подумал, что, пожалуй, еще не все потеряно.

* * *

Я проспала очень недолго. Во сне мне все мерещились какие-то мрачные теснины, я то и дело просыпалась — а когда за дверью начали бегать туда-сюда, проснулась совсем.

День выдался пасмурный и серый, дождь лил, как зимой, и в моих покоях стоял резкий запах летнего холода. Нам не принесли завтрак; Сейад заварила ти, а Шуарле пошел за едой. Пропадал он долго, вернулся с парой лепешек, кусочком сыра и винными ягодами и уселся рядом со мной, так ни к чему и не притронувшись. Его хмурый вид и молчание мне совсем не понравились.

— Небогато для дворцовой трапезы, — рассмеялась я, решив осторожно выведать, в чем дело. — У нас в горах случалось завтракать и роскошнее.

— В кухне на темной стороне пусто, — сказал Шуарле. — Здешняя челядь занята… государыню готовят к похоронам.

Мне показалось, что его передернуло при этих словах.

— Свиту Бальшь удушили или собираются замуровать в ее склепе живьем? — спросила Раадрашь с каким-то непонятным выражением, в котором ужас и злость сплелись с жестоким любопытством.

— Хей, Раадрашь! — воскликнула Сейад. — Молчи!

— А что тут такого? — тут же вставила Далхаэшь. — Рабов убили вслед за госпожой — так что ж? Убивают и почище их! Цариц ведь тоже удушили, правда? Чтобы похоронить с государем?

— Я думала, Бальшь — вечная, — сказала Раадрашь с мрачной иронией. — И ее бедные бесхвостые псы тоже так думали, оттого заносились перед рабами помоложе…