Корона Ордынской империи, или Татарского ига не было

Но вот последующий грабеж мирного населения и акты насилия, описанные арабом логически никак не соответствуют предыдущему. Он взял картины убийств мирных людей, скорей всего, из привычных тогда «мусульманам» сцен религиозных столкновений в Восточном Иране, которые происходили как раз накануне описываемых событий, именно на рубеже XII–XIII вв. Как, например, в Рее (Тегеране), когда в результате резни между ханифитами и шиитами (мусульманские религиозные течения) из всего города «остался один квартал под названием Шафиитского, а он самый малый из кварталов Рея» (17, 279). Вот где не жалели не женщин, ни детей — а именно с ними и предпочитали воевать, как мы и видели из изложенного выше, некоторые «братья-мусульмане» из стран, подвластных Хорезмшаху.

Ибн аль-Асир, начиная свое пропагандистское произведение, обращенное к мусульманскому миру с призывом сплотиться против татар, то есть, либо раскошелиться на найм войска, либо самим вступать в ряды «борцов за веру», первым делом перечисляет «достоинства» враждебного народа, такие как отсутствие у них религии («поклоняются Солнцу при восходе»), семьи («к женщине приходят несколько мужчин и ребенок не знает своего отца»)[164] и т. п., таким образом, подготовив своего читателя-мусульманина (101, 3–4) к надлежащему восприятию излагаемого далее.

О правдивости сведений араба по части религии татар мы уже можем сделать собственный вывод из приведенного выше. И о том, что у средневековых татар любой «ребенок знал своего отца» и были интересы ребенка защищены, свидетельствует законодательство монголо-татар — нормы о наследовании внебрачных детей отца, например.

Да и насчет семьи, хотя сведений в данной работе мной специально не приводилось, замечу, что понятие семьи у татар было совершенно четкое, и «ребенок знал, кто его отец» (17, 233–234).

Вот жены, правда, у татар не были угнетены и бесправны, как у «истинных мусульман». Это же отмечается и у русских летописцев — «татары ркуче, а катунь своих не трепати» (30, 364) — и так было и впоследствии, когда татары стали мусульманами в «общепринятом» смысле — правда, не достаточно набожными, с точки зрения многих, напрашивающихся в «наставники» татарам и в посредники между татарами и Аллахом.

Затем в прокламации араба излагается «политическая ситуация»: «Постигли в это время ислам и мусульман (разныя) несчастья, каких не испытывал ни один народ. К их числу и относятся эти татары, да посрамит их Аллах!.. К ним же (т. е. к несчастиям) относится и вторжение франков — да проклянет их Аллах — с запада в Сирию, нашествие их на страны Египетские и овладение ими гаванью Дамят; они чуть было не овладели странами Египта, Сирии др.» (101, 4).

И главный вывод вступительной части данной «агитки»: «Ведь татарам удалось это дело только за отсутствием отпора, а причиною отсутствия его то, что Харезмшах Мохаммед, завладев этими землями, умертвил и уничтожил царей их, да остался один властителем всех стран, а когда он бежал от них (татар), то в этих странах не осталось никого, кто бы защитил и оградил их» (там же).

В общем, нужно и можно дать отпор, призывает араб, и вернуть утраченные позиции «мусульманского мира», арабских и персидских купцов в Средней Азии. Так как Чынгыз хан уже «порешил отрядить 20 000 всадников, сказав им: «отыщите Харезмшаха, где бы он ни был — хотя бы он уцепился за небо — пока не настигнете и не схватите его». Этот отряд, в знак отличия от других татар, называют западными татарами, потому что он пошел на запад Хорасана, они-то суть те, кто проникли в страны (мусульманские)» (там же, 11–12).

Но видно, не всегда удачно удается сгущать краски арабу-пропагандисту — слухи о татарах летят впереди сочинений идеолога мусульманской знати, перепугавшейся за свою неограниченную власть и необъятные кошельки.

И к татарам присоединяются те, кто желает жить без произвола властей и междоусобиц: «О прибытии татар к Рею и Хамадану. В 617 г. татары прибыли к Рею, отыскивая Хорезшаха Мухаммеда, ибо до них дошло известие, что он, обращенный ими в бегство, ушел к Рею. Они шли усердно по следам его и к ним уже присоединилось много войск мусульманских и неверных, а также и (много) негодяев, замышлявших (выделено мной. — Г.Е.) грабеж и бесчинство» (101, 14). Ну вот, что и требовалось доказать — кто против «шаха правоверных», привыкшего угнетать мирных ученых и ремесленников, убивать беззащитных купцов и послов да воевать с женщинами и детьми, но бегающего по всей «своей» необъятной стране от настоящих воинов, те у араба получают негативную оценку. И кто смеет воевать против хорезмшаха, тот несомненно — «замышляющий грабеж и бесчинство» субъект — совсем как у некоторых современных историков по должности.