Корона скифа (сборник)

– Тебе это не пригодится. Я изучила присланные ими посудины. Каждый предмет имеет как бы запах, как бы излучает образы тех людей, которые с ним соприкасались. Если они были злы, взволнованы, то я чувствую их волнение, зло, гнев или страх – все чувствую. Какие-то лучи и запахи входят в мою память. Потом я гляжу на план города и как бы посылаю волну или луч, не знаю – что, то в один квадрат, то в другой. Откуда придет ответ, узнаваемое? И вот чувствую: из того квадрата идет ответ на мои лучи-мысли, из того уголка, из той точки. Там и есть их дом… они там, те самые люди, которые приготовили тебе такое угощение! Все! Ты понял что-нибудь?.. А теперь я поеду… Устала…

«Еще бы, ты славно потрудилась…» – подумал Шершпинский. Вслух же сказал:

– А ты уверена, что именно тот дом и тот трактир, именно на Мойке?

Полина ничего не ответила. Уселась в свой экипаж, провожая ее, Шершпинский все оглядывался по сторонам. Он понимал, что его могут пристукнуть, тут же во дворе, каторжники шутить не любят.

Вернулся в дом, заглянул в кабинет, где осталась Ядвига. Она валялась на огромной кровати совершенно нагая, разметалась так, что были видны все потаенные подробности.

Заглядывать в комнату, где спала Анелька, он не стал. Не до того, нужно созывать верных людей и делать все, что нужно, чтобы отвести от себя угрозу.

Кольцо нибелунгов

История делается не только на дворцовых приемах и на полях сражений, но и в тихих гостиных, за чаем. Играют тут роль простые человеческие симпатии и антипатии, родство, дружба прошлых лет.

– А мы с фашим патюшком фместе пот азиатским солнышком шарились! – говорил генералу Николаю Платоновичу престарелый генерал Густав Густавович.

Николай Платонович понял, что немец хотел сказать: «жарились», а получилось у него смешно. Старый немец, который всю жизнь прожил в России, воевал и страдал всю жизнь во имя России, считал себя русским. И не зря. Он сделал для России много больше, чем иные русские. А главное, он спас в битве жизнь отцу Николая Платоновича.

Теперь Густав Густавович просил своего знакомца замолвить словечко за своего младшего сына. Штатский чин, к сожалению. Да и войн нынче стоящих нет, так неужто всю жизнь сыну без толку шаркать по паркетам гостиных? Где же послужить ему Родине?! Да чтобы – с толком большим?

Генерал поднял указательный палец и значительно изрек:

– Он есть мой поскребышек!

Николай Аверьянович сказал, что власть его не слишком велика, что нынче никто никаких заслуг не ценит, возле трона очень непонятные люди порой обретаются. Но он надеется, что сыну знаменитого воина, сыну героя азиатских походов найдут в державе достойное применение.

– Сделаем!

И сделал. Полгода ходили по департаментам бумаги, пока не попали на стол к царю, дело было доложено среди других второстепенных, царь не торопился написать резолюцию. Да, он слышал и от жены, что кто-то хлопотал за молодого и вроде бы талантливого чиновника. Ах, сколько теперь наваливается на него подобных просителей! Если всех слушать…

В таких высоких инстанциях на исход дела порой влияют совершенно неожиданные вещи. Австрийский посланник перед обедом прогуливался по роще с царем Александром Николаевичем. Тот посетовал на то, что в России очень трудно приживается все новое, русский любит ехать по наезженной колее, пусть даже она кривая и избитая. И как раз они проходили мимо рухнувшего наземь старого трухлявого клена.

– Что было бы ваше величество, если бы садовники не удаляли трухлявые деревья и не высаживали вовремя молодые деревца? – ответил немец, не задумываясь особо, чтобы только поддержать разговор. Но царь воспринял эти слова серьезно. Вернувшись в кабинет, он перечитал прошение Лерхе-старшего, а затем письма очень важных, титулованных рекомендателей.

Кому как не молодым, родовитым русским дворянам двигать реформы вперед? Предлагают послать молодого человека губернатором в далекий Томск? Что же, пусть будет такой смелый шаг! Оказать доверие! Таким – двигать историю вперед! Но уж очень молод… Хорошо. Пусть подождет до весны. А пока перевели бы его на должность в сибирский комитет, пусть знакомится с сибирскими делами. А к весне дать ему действительного статского советника, чтобы как-то солидности придать. А то ведь уважения от аборигенов сибирских не будет. Дать статского! Так тому и быть…

Так двадцатишестилетний Лерхе летом тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года получил чин действительного статского советника. Гражданским генералом стал!

В эту пору белых ночей щемяще пахло зацветающими деревьями. Петербуржцы стремились к мостам, каналам, на острова. Вечера проводили у фонтанов либо в театрах.

И как раз тогда в Северную столицу прибыл знаменитый Рихард Вагнер.

Отец Германа сам плоховато говорил по-русски, а детей воспитывал в русском духе. Но кровь, кровь! И, воспитанный на Пушкине и Лермонтове, юный Герман чувствовал невольное волнение при звуках «Нюренбергских мейстерзингеров».