Корона Тафелона (СИ)

— Он что-то сказал? — спросил первый. Эрна немного успокоилась и перевела дух. Эти двое не носили доспехов, под плащам у них было что-то вроде кожаных курток. Были они ещё молоды, двигались легко. Наверняка разведчики. Что они искали в лесу? Кого? Оборотней? Эрну?

— Нет, — соврала Эрна. — Он застрелил лошадь и сделался волком. Он так рычал! Страшно! Я… я…

— Расскажешь отцу Бенлиусу, — оборвал её заикания второй разведчик.

Они не разговаривали между собой, шли с той скоростью, которую могла выдержать уставшая девочка, не больше, но и не меньше, и, похоже, хорошо знали здешние тропы. Идти пришлось не так-то далеко, вскоре они вышли к хорошо укреплённому лагерю, над которым было поднято знамя. Чёрное знамя с белым священным знаком на нём.

Глава двенадцатая Святоши

Виль не учил Эрну тому особенному состоянию, в которое умеют впадать прозревшие в преддверии пыток, и в котором человек не только не чувствует боли, но и вообще слабо осознаёт, что с ним происходит. Девочка только смутно знала, что он так умеет, и так умеет Большеногая Врени, которая теперь ходит лекарем в отряде дядюшки Увара. Сейчас Эрне бы это умение пригодилось, но какой смысл жалеть.

Ты должна знать, что ты будешь говорить на исповеди, вспомнились девочке слова госпожи Татин.

Лги как можно меньше и как можно естественнее.

Ты должна сама поверить в свою ложь, вжиться в неё.

Но ты маленькая дурочка, девочка. Ты должна была удивиться моему вопросу, а не отвечать как есть. Да, дурочка, ты должна была удивиться.

— Мааам, а если к тебе святоша придёт и скажет «Ты ведьма», ты что сделаешь?

— Я скажу ему: «Какая такая ведьма? Я не знаю никакой ведьмы».

— А он скажет… а он скажет «Я точно знаю!». А ты?!

— А я скажу, что я-то не такая умная. Я не знаю.

А ещё мама рассказывала, что однажды, когда её допрашивал святоша… Она показывала это в зелье…

— Молчишь? Хорошо. Ведьмы всегда молчат — поначалу, — с явственной угрозой сказал брат-заступник, сидя на земляном полу возле ведьмы в дровяном сарае. — А вот простые девки сразу кричат, что их оболгали.

Они прошли по мостику, перекинутому через ров, потом шли вдоль земляного вала, пока в нём не показался проход, и только тогда оказались внутри. Эрне приходилось видеть лагерь дядюшки Увара, там не было ни рвов, ни валов, только стояли крутом телеги, да там и сям расставлены разноцветные шатры (иные вовсе из шкур). Здесь же белоснежные палатки стояли строгими рядами, напоминая самые новые кварталы Арола. Вход, впрочем, как и у дядюшки Увара, хорошо охранялся. Второй провожатый чуть подпихнул девочку в спину и сказал часовому:

— Говорит, видела оборотня. Лошадь сожрал.

— Отец Бенлиус у себя, — отозвался часовой. Первый провожатый кивнул и прошёл куда-то по палаточной улице.

Эрна искоса поглядела на часового. Из-за общей одежды и сурового выражения лица он показался девочке ничем не отличающимся от тех святош, которые её сюда привели. Откуда-то из-за палаток раздался собачий лай, а потом — весёлый женский смех, вскоре, впрочем, оборвавшийся. Женщины, здесь, у святош?! Тьфу на них! Даже в своего Заступника не могут честно верить.

Вскоре вернулся первый провожатый, кивнул своему товарищу и тот пихнул Эрну снова. Девочка поняла, что ей предлагается идти с ними к этому, как его, отцу Бенлиусу.

Её провели мимо палаток куда-то вглубь лагеря. Девочка на всякий случай считала шаги, палатки и встреченных людей. Людей было пятеро, все одинаково одеты и все с деловитыми лицами куда-то спешили. Двое, например, тащили воду, откуда-то из-за угла доносился запах дыма и свежей каши. У Эрны подвело живот. Когда она последний раз ела?

Накормят ли её святоши перед тем как сжечь на костре?

* * *

Палатка отца Бенлиуса, в которую её втолкнули, напоминала монастырскую келью. Дощатый топчан, столик со свечой, чурбак вместо стула. На сундучке в углу лежала священная книга, под ней — ещё одна, потоньше, а рядом пергамент, перевёрнутый чистой стороной кверху.

Сам святоша сидел между сундуком и столом, одетый в чёрное с белым одеяние. Был он, как и все святоши, наголо брит, к тому же лыс и суров. Телосложения он был самого обычного, насколько девочка могла судить, учитывая его свободное одеяние.