Корона Тафелона (СИ)

Брат Оден не помнил ничего, он просто почувствовал, как на его голову что-то обрушилось, а дальше была темнота. Его окружили всяческой заботой и уложили в его палатке. Сестра Арнод, правда, что-то такое прошептала насчёт того, мол, она бы спросила, как это он пропустил злодея, но и вопросы, и наказание могли подождать, пока он оправится. Приложили бедолагу крепко. Псы… Эрна отпрянула, увидев их застывшие тела, оскаленные пасти с хлопьями пены на зубах. Даже шерсть, казалось, отвердела и застыла.

Что он с ними сделал?!

— Отравленные стрелы, — сказал кто-то. Девочка охнула. Три выстрела — и вот жизнерадостные создания, которые ещё утром весело валяли её в пыли, лежат здесь перекошенными, как… как…

Как он мог?!

Эрна, конечно, знала, у кого учится. Она видела как он убивает. Освободитель, она видела даже, как он пытает! Она знала, каким он может быть жестоким! Но никогда он не… не… не нападал на кого-то, кого она знала. Не нападал на кого-то, кого ей жаль было бы потерять.

Он не знал. Освободитель, он просто не знал. Он не стал бы. Не стал бы, правда…

— Так ты не знаешь, как лечить раны в живот? — спросила её серая в предрассветных сумерках аббатиса. Эрна подняла на неё полные слёз глаза и покачала головой. Брат Пасьен — это был тот, кто хвастался собаками накануне.

— Почему?! — с отчаянием спросила девочка.

Почему Виль бросил её?! Почему он…

— Монахиня… — с трудом сказал брат Пасьен. Его не стали переносить, чтобы не тревожить и без того безнадёжную рану. Отец Бенлиус уже принял исповедь и теперь выведывал прошедшее ночью. Несколько братьев-заступников подошли с носилками и принялись складывать на них застывшие трупы псов. — Я… увидел… монахиню… сперва… не удивился… была… возле… возле оборотня… потом… подумал… это опасно… я должен… должен был… защитить! Защитить сестру! Я подошёл… а она… он… это был он! Он надел… украл… нож… ударил меня… добейте. Не могу больше! Отец… пожалуйста… он ударил меня… а волчица… она смеялась… она смеялась… я только… я думал, сестра… а это…

Эрна потихоньку начала понимать.

Виль украл одежду монахинь, у них же такое жёсткое верхнее платье, что под ним не разглядишь, мужчина внутри или женщина. А платок скрывает лицо. Надел, чтобы его не могли узнать даже те, на кого колдовство Магды почему-то не действует. Например, вот, на брата Пасьена. Когда тот заподозрил неладное, Виль ударил его ножом в живот. Дядюшка Виль всегда бьёт в живот. Того вот маминого рыцаря он же так же убил. И всегда вот так вот. Насмерть. На долгую мучительную смерть.

Эрна подошла и встала рядом. Ей было страшно, но она заставила себя смотреть на измученное лицо умирающего монаха.

Виль был не то что в лагере. Он был в палатке, где спала девочка. Был — и ушёл, уведя с собой вместо ученицы какую-то оборотниху.

— Почему?! — снова вырвалось у девочки. Ей хватило остатков осторожности, чтобы чуть-чуть сдержаться и не разразиться жалобами на предательство наставника. — Как он смог?!

Аббатиса положила руку на плечо Эрны и заставила отойти.

— Добейте, — шептал брат Пасьен. — Больно… Мама… отец… сжальтесь… Мама… Заступник… я никогда… добейте… пожалуйста…

Эрна зажала уши.

— Мы потеряли брата и трёх прекрасных животных, — сказала матушка Онория. Это звучало жутко, как будто брат Пасьен не лежал тут ещё живой. — Мы хотели спасти душу заблудшей, но были обмануты Врагом.

— Но как?!

— Происки Врага, дитя моё. Идём. Тебе не надо видеть, что будет дальше.

* * *

Эрна послушно ушла, мечтая оглохнуть, но всё же услышала тот звук, с которым железо разлучает душу и тело. Неужели она когда-то сможет — так?!

— Велико милосердие Заступника, — вздохнула матушка Онория. — Я верю, брат Пасьен уже вошёл в его воинство.

Девочка залилась слезами. Виль бросил её одну. Что ей за дело было до Заступника и его воинства?!

— Мы будем молиться за него, — добавила аббатиса, но и это девочку не утешило.

* * *