Корона за любовь. Константин Павлович

Она приказала принести два больших ящика, что были уже приготовлены для отправки в Ломаново.

   — Хранила бы и дальше, увезла бы с собой в Ломаново, значит, надо было вам поспеть, как раз перед дорогой...

Дворовые люди принесли два запечатанных деревянных ящика. Открыли туго заколоченные крышки, и Маргарита взяла в руки тот самый реестр, по которому получила на хранение все святые дары походной полковой церкви.

   — Да мы и так вам верим, госпожа Тучкова, — заикнулся было молодой священник, но Маргарита строго глянула на него, и он притих.

   — Я долгое время сопровождала полк, — сказала она голосом, исполненным крепости, — и знаю, как нужны все эти вещи для церкви. Теперь, когда француз пограбил даже храмы, вдвойне необходимы и потиры[27], и складни, и шандалы...

Слуга вынимал из ящика церковные реликвии, а Маргарита читала по сохранённому реестру их названия. На длинном диване слуга раскладывал принадлежности церковной службы, а Маргарита то и дело сверяла их со списком.

   — А теперь проверьте сами. — Она подала священнику список за подписью старого погибшего священника, отца Андрея, и полкового командира Александра Тучкова.

   — В наших бумагах список такой не сохранился, — смущённо пробормотал полковник Гагарин. — Благодарствуйте, что сохранили всё. Мы и не думали, что может что-то быть в целости...

Изящной золотой вязью сверкнули на красном бархате дивана лампады на длинных золотых цепях, потиры и кадила, разобранные и тщательно упакованные стоячие высокие подсвечники, большие и маленькие живописные образа в золотых и серебряных окладах.

Священник сиял, разглядывая все принадлежности, ему и не мнилось, что служить он будет при таких потирах и кадилах, с такими лампадами и перед такими иконами.

   — И вот самый главный образ, — тихо сказала Маргарита, — образ Спаса Нерукотворного...

Она бережно взяла деревянную доску, разрезала все узлы, вынула дорогой образ, поцеловала его и положила вместе с другими реликвиями на бархат дивана.

   — Вот теперь всё, — твёрдо произнесла она.

Молодой священник ещё долго перебирал все предметы, любовался их искусной выделкой, сиянием золотых и серебряных окладов.

   — Я уже подготовил небольшой походный иконостас, — смущённо обратился он к Маргарите, — все образа хороши для него, подходят по размеру и украшениям. А вот этот, самый большой, боюсь, негоден нам будет, слишком уж велик, в иконостас не вместится, а при походе каждая вещица тяжела будет...

Он смущённо посмотрел на полковника. А тот внимательно глянул на Маргариту, увидел вспыхнувшее в её глазах ожидание и подтвердил слова священника:

   — Оставим у вас, Маргарита Михайловна, не пригодится столь большой образ для полка...

Она подняла с бархатной поверхности дивана тяжёлую доску образа, перекрестившись, сказала:

   — Этот образ я получила из рук своего мужа, генерал-майора Александра Алексеевича Тучкова, и отца Андрея для сохранения. Пусть и дальше хранится он у меня, коль скоро вам не надобен...

Она поцеловала край иконы и прижала её к сердцу.

   — Если же потребуется Ревельскому полку, в любое время возвращу вам эту святую для меня икону. Но и скажу теперь же, какая радость мне держать в руках единственное, что осталось от мужа...

Слёзы показались было на её глазах, но она пересилила себя, повернулась к гостям и принялась угощать их:

   — Кушайте, гости дорогие, вы первые принесли мне весточку о нашем храбром полке...

Ломаново оказалось большой барской усадьбой с разбросанной вокруг неё деревней дворов на сто, с широкими и длинными аллеями парка, обсаженными вековыми дубами, буками и вязами, с густой порослью шиповника, жимолости и сирени, с неширокой рекой, протекавшей внизу и заросшей камышом, ракитами и осокой.

Барский дом стоял на самом взгорке, а за рекой открывались просторные поля, покрытые теперь нетронутой пеленой снега, вдали синела кромка густого елового и соснового бора.

Бродя по комнатам, удобно и изящно обставленным старинной дубовой мебелью, выходя на высокую террасу в середине дома, Маргарита мучительно думала о том, как позаботился её муж о том, чтобы ей было хорошо и вольготно жить в самом центре страны, среди русских берёз и медленно текущей реки, скрытой теперь синим прозрачным льдом, на котором спозаранку катались на самодельных санках деревенские ребятишки. Слёзы всё время накатывались на её глаза, но она стискивала зубы, хмурила брови и старательно находила себе занятия, которые утишили бы боль сердца и непреходящую тоску. Самую лучшую комнату отвела она под кабинет Александра, уставила её резными деревянными столиками, огромным, на бронзовых львах, письменным столом, повесила икону Спаса Нерукотворно, словно бы украшала и обустраивала всё для живого мужа.

Она приходила сюда по утрам, молилась перед образом, оглядывала комнату, придирчиво смотрела, нет ли где пыли или соринки, потом запирала дверь и точно знала, что кабинет мужа ждёт её вечернего посещения.