Корона за любовь. Константин Павлович

   — Нет, я ещё прежде, 6 августа, вступил в бой у Валутиной горы. Лошадь подо мной пала, штыками меня изрешетили и уж занесли надо мной сабли, да тут подоспел французский поручик Этьен. Он увидел мою звезду, закричал, что я генерал и надобно брать меня в плен. Положили на носилки и понесли меня к Мюрату. Этьен не просто так взял меня в плен — хотел, чтобы замолвил перед неаполитанским королём словечко за него. Я и замолвил. Сказал ему, чтобы наградил офицера, что меня в плен взял, он действовал храбро. Этьену дали орден Почётного легиона, а меня перевезли в Смоленск...

Раскрыв рты, слушали генерала Михаил Петрович и Варвара Алексеевна.

Сжав руки, горестно думала Маргарита о том, что мог бы и её Александр попасть в плен, остаться живым, как этот его брат, и теперь он так же сидел здесь и говорил о Наполеоне. Но Господу угодно было сохранить именно этого брата, а не младшего, не Александра...

   — Видел я корсиканца, — рассказывал далее, уже за чайным столом, генерал Тучков, — видел, каков он, и продолжительный с ним имел разговор. О войне, о тактике, словом, это уж неинтересные для вас подробности, — улыбнулся он. — Ну а из Смоленска отвезли меня в саму Францию, я там был в Бретани, среди всех наших военнопленных. Наголодался, конечно, но держались мы все хорошо, достоинство сохранили. А как освободили наши Париж, я был представлен государю-императору. Очень милостиво принял меня государь, похвалил за храбрость да и отпустил на полгода в отпуск. А потом опять служба, опять война...

   — Даст Бог, больше войны не будет, — негромко сказала Маргарита. — Уж такая это была война, что слёз доставила всем...

   — Россия да без войны, — усмехнулся генерал, — это не Россия. Да и армия у нас теперь другая.

Он оглянулся на стариков, ловивших каждое его слово.

   — Теперь ваша очередь рассказывать, — повернулся Тучков к Маргарите. — Мы знаем, что брат погиб, но на Бородинском поле не бывали, а вы, говорят, туда постоянно наезжаете...

Маргарита опустила глаза: зачем рассказывать, если они не смогут даже представить себе, что пережила она при виде гор трупов в ту первую ночь в Бородине? Зачем рассказывать, что ей тяжело и больно, что не находится ни одного человека, который помог бы ей поставить достойный памятник?

Ни государь-император, который положил под Москвой, у Бородина, более пятидесяти тысяч русских людей, ни правительствующий Сенат, ни генерал-губернатор Москвы, ни окрестные помещики, ни те, у которых погибли там сыновья, мужья, братья, — никто не озаботился тем, чтобы почтить память тех десятков тысяч солдат.

   — Кстати, — оживился генерал, — Наполеон хотел вручить мне пакет с письмом к государю. Он тогда сказал: «Я ничего более не желаю, как прекратить миром наши военные действия». Да я ответил, что на такие действия не уполномочен... Я тогда приуныл сильно: вот воевал, а в плену очутился. Но мне корсиканец сказал: «Берут в плен только тех, кто впереди, но не тех, которые позади остаются...»

Маргарита стала тихо рассказывать о том, что представляло собою Бородинское поле, когда она впервые приехала туда. С изумлением смотрели на неё родители: они и не подозревали, как это было, она никогда не говорила им об этом.

   — И ты, доченька моя родная, — прошептала свекровь, — неужто не побоялась одна в ночь-полночь с мёртвыми соприкасаться, осматривать всех?

   — Разве я никогда не видела мёртвых? — возразила Маргарита. — Я же в войну бывала с Александром, всюду ездила за ним. А в талой воде да битом льду, когда мы проходили по Ботническому заливу... — Она спохватилась и сухо добавила: — Мне в походных лазаретах приходилось и за ранеными солдатами ухаживать...

Она ничего не прибавила более, считая, что всё и так понятно.

   — Маргарита, — растроганно сказал отец, — да ты у меня геройская девка...

Он не знал, как выразить свою гордость за дочь.

   — Какая же я геройская, — горестно возразила Маргарита, — если не знаю, как взяться за дело. Бородино — это же память на века для России, а никто даже пальцем не хочет пошевелить, чтобы памятник там устроить. Мне пришлось выкупить те земли, а теперь понимаю, что одной мне такой памятник не осилить. А надобно хотя бы маленький храм, чтобы каждый год 26 августа служить там поминальную службу...

И родители, и генерал во все глаза глядели на Маргариту.

   — Я дам тебе денег, — подала голос свекровь, — но не слишком-то я богата, вдова. А ты вот что сделай: напиши государю-императору, неужели на такое дело не пожертвует, да и богачи наши неужто не помогут?

Маргарита подняла голову и с благодарностью посмотрела на старуху.

Как же она не догадалась, что надо обратиться с прошением к императору, напомнить ему о том, какое поле славы в Бородине, сколько русской крови там пролито!..

Письмо вышло длинное, большое и плаксивое. Разорвала, скомкала. Больше гордости, думалось ей, больше достоинства. И не просить, а просто говорить, что память о русских воинах в запустении, что её необходимо поддерживать...