Корона за любовь. Константин Павлович

— Ваш батюшка — мой спаситель, — негромко сказал будущий Людовик Восемнадцатый сыну императора.

А уж в Вене Константина ждали настоящие торжества — как раз в это время Павел подписал брачный контракт великой княжны Александры с эрцгерцогом Иосифом, и император Австрии только что утвердил этот договор.

Весенняя распутица не позволяла Константину двигаться быстрее, а торжественные встречи на границе, где его приветствовал от имени императора молодой князь Эстергази, воинские почести, бесконечные ряды бравых вояк, провозглашавших славу молодому русскому великому князю, — всё это кружило ему голову. Инкогнито было забыто, он сам называл себя сыном русского императора, а дядя его, Фердинанд Вюртембургский, ласково встретивший племянника на последней станции перед Веной, и вовсе не желал звать его иначе, как дорогим сыном сестры — Марии Фёдоровны.

Фердинанд состоял на службе у австрийского императора и был в это время губернатором Вены.

Где бы ни появлялся великий князь, всюду ему устраивались шумные и пышные приёмы, в императорском дворце было приготовлено для него роскошное помещение, каждый день он обедал с императором Францем, а вся его свита постоянно обреталась за гофмаршальским столом.

Война, баталии, пули, штыки — всё было забыто. Увеселения и празднества, торжественные встречи, бурные и продолжительные овации, которыми его окружали везде, совсем вскружили голову молодому великому князю. Он бывал на спектаклях в императорской ложе, и весь зал вставал и шумно приветствовал сына русского императора; русский посланник в Вене Андрей Кириллович Разумовский устраивал в его честь роскошные обеды и завтраки, а балы давал с таким количеством прекрасных женщин, что у великого князя разбегались глаза.

Какая война, когда здесь так весело, какие бои, когда здесь столько красивых женщин, какие пули, когда организуются блестящие фейерверки, какие штыки, когда так сверкают эполеты и ордена!

А смотры войск, а парады, которыми угощал своего гостя император, по случаю войны не дававший балов и не устраивавший празднеств!

Император Франц наградил Константина орденом, дал ему чин австрийского генерал-фельдцейхмейстера и даже назначил его шефом гусарского полка.

Но самое главное предложение сделал император Константину под самый конец его пребывания в Вене. Что, если великий князь отменит свою поездку в армию Суворова, а вместо этого поедет на Рейн, куда назначен его теперешний родственник, эрцгерцог Иосиф?

Предложение было заманчивым, но голова у Константина уже устала от всяческих забав и блеска венского двора, и потому он сказал твёрдо, что только испросив позволения императора, своего отца, может ответить на это лестное для себя предложение, а без позволения родителя он не должен его принять...

Вечером у Константина состоялся разговор с генералом Дерфельденом:

   — Можем и не застать кампанию. Суворов так бьёт французов, что каждый день промедления приводит нас к концу этой войны...

   — Завтра же едем, — решил Константин.

И вновь вернулись к нему его мысли об атаках, пулях, сражениях. Что по сравнению с этими мужественными забавами стоят все фейерверки, смотры, балы, женщины!..

ГЛАВА ВТОРАЯ

С грустным недоумением смотрела Варвара Алексеевна на свою вернувшуюся под отеческий кров старшую дочь. Казалось, впереди у неё всё покрыто мраком неизвестности, ненадёжный статус разведённой жены закрывал ей двери во все знатные дома Москвы, любой её шаг мог быть истолкован как непростительное легкомыслие, а уж кумушек, охочих до досужих разговоров и сплетен, в Москве всегда было пруд пруди. Одно её слово могло быть истолковано в худую сторону, одно движение, один взгляд, пойманный случайным свидетелем, злорадно раздувался и вызывал безоговорочное осуждение здешних ханжей и привередниц.

Да, она красива, её глубокие сверкающие изумрудные глаза могли приковать к себе многие сердца, её высокая стройная фигура неизменно привлекала к себе мужские жадные взгляды. Но одна лишь мысль о том, что теперь она бедна, почти бесприданница, отвращала от неё многочисленных обожателей, как всегда, ищущих случая поправить свои дела за счёт женитьбы на богатой невесте.

Всё это должно было наложить отпечаток на Маргариту, пригнуть её к земле, оставить ей только возможность молить Бога о другом муже и защитнике. И где найдёшь теперь хорошего жениха, да ещё знатного и богатого, как пристроить женщину, уже однажды испытавшую тяготы супружеской неудачной жизни...

А Маргарите всё было нипочём. Взгляд у неё был прямой и лучился радостью, снова она была огоньком для своих многочисленных братьев и сестёр, снова бегала с ними, играла в горелки и жмурки, каждое дерево в саду и парке обнимала за ствол, а к реке спускалась так, что камни сыпались вслед за ней.

Варвара Алексеевна извелась, похудела, страдая за дочь. А той как будто и не было дела до всей этой суеты.